Когда журналистка поинтересовалась, каково это – в тринадцать лет сделать сотню на снукерном столе и побить рекорд, я наплел ей в ответ что-то вежливое. Но когда она спросила про мою девушку, я растерянно уставился на нее и пробормотал: «Э-э… Чего?». Вопрос меня озадачил. Девочки присутствовали в моей жизни лишь в виде жавшихся друг к другу хихикающих созданий, которых я встречал в школе, когда изредка оказывал ей честь своим присутствием.
Но, видимо, я быстро учился, потому что не прошло и шести месяцев – но почтенных четырнадцати мне еще исполниться не успело, – когда я познакомился с Морин Моклер. Она дружила с Тони и его подружкой Дениз (на которой он вскоре женился). Но почему-то раньше я с Морин никогда не встречался.
Тони, Дениз и я сидели в местной закусочной, как вдруг Дениз начала махать кому-то руками и усердно гримасничать. Я повернул голову и увидел за окном девочку со светлыми сияющими волосами, которая махала в ответ.
«Это кто?» – спросил я.
«Моя подруга Морин, – ответила Дениз. – Она тебе понравится, Джимми, она такая же безбашенная, как и ты».
«Точно, Джимми, пригласи ее к нам, – Тони улыбнулся и похлопал по скамейке, – Давай, она классная!».
Под их ободряющие реплики я встал, поднял плечи повыше и направился к дверям, стараясь идти как можно небрежнее. Вблизи подруга Дениз оказалась даже более хорошенькой, чем я ожидал. У нее была сияющая улыбка, россыпь веснушек и васильковые глаза.
«Привет, ты ведь Джимми? – поздоровалась она. – Видела тебя по телевизору».
«Ага, они брали у меня интервью на Nationwide, – ответил я. – Тебе понравилось?»
«Очень. Я подумала, что ты милый и симпатичный».
Мы постояли там еще чуть-чуть, пока я судорожно придумывал, что бы такого сказать. Хоть я и вырос на улице, но никогда раньше толком не разговаривал с девчонками (по крайней мере, с такими, которые мне нравились), и мне хотелось выглядеть круто. Потом я вспомнил, зачем меня сюда послали. «Дениз спрашивает, ты не хочешь зайти?».
«Зайду, наверное, на минутку», – сказала она.
Через день или два я снова столкнулся с ней на улице и поразился про себя, что раньше никогда ее не видел, а теперь вот встречаю уже второй раз за несколько дней. Я спросил ее: «Ты занята вечером?», что на самом деле означало «Ты пойдешь со мной гулять?».
Мы стояли и болтали. Я сказал ей, что иду в «Зан» на тренировку. В то время я вел почти шизофренический образ жизни: сначала играл на деньги и ввязывался во всевозможные аферы, а затем надевал смокинг и бабочку, которые мама купила мне в Бартоне, и честно играл в разнообразных любительских турнирах. Их призовые за победу в лиге обычно составляли жалкие 10 фунтов. Эта сумма никогда не покрывала даже расходов.
Как и подобает настоящему джентльмену, я дал Морин свой телефонный номер. «Позвони мне на выходных. Может, сходим вместе в кино или еще куда».
«Это было бы здорово».
«Тогда увидимся», – и я, как крутой ковбой, неторопливо пошел прочь.
Она позвонила мне в пятницу вечером, и трубку взяла мама. Диалог у них вышел примерно такой:
– Алло?
– Можно поговорить с Джимми?
– А кто ты такая?
– Морин.
– Какая Морин?
– Подруга Джимми.
– Нет у моего Джимми никаких подруг. Зачем он тебе нужен?
Этого было достаточно – Морин не собиралась разговаривать с воинственной мамашей, жаждавшей знать все подробности, и повесила трубку.
Окончательно рассвирепев, мама с грохотом положила телефон и крикнула мне наверх, что какая-то невоспитанная маленькая стерва бросила трубку, не дав ей договорить. «Она сказала, что ее зовут Морин. Ну, я ей задам, если она еще когда-нибудь позвонит!».
Я столкнулся с Морин на следующий день и притворился, что ничего не знаю о телефонном звонке. Но Морин мне все рассказала. «Я тебе звонила, и твоя мама устроила мне настоящий допрос, – возмутилась она. – Я просто попросила позвать тебя к телефону, а она на меня накинулась».
«Да это все из-за моих фанаток, – соврал я. – Они начали звонить, с тех пор, как меня стали показывали по телевизору. Понимаешь, мама старается меня от них защитить».
«Тогда скажи своей маме, что я не фанатка, – сказала Морин с ирландской горячностью, которую впоследствии я узнал очень хорошо. – И я буду разговаривать с тобой, когда захочу».
Я улыбнулся: «Тебе понравится моя мама, когда ты с ней познакомишься. Просто она думает, что оберегает меня».
Сменив тему разговора, я спросил, не хотела бы она пойти со мной в кино.
«Если хочешь», – сказала Морин.
«Как насчет сегодня вечером?» – спросил я.
Она пришла в футболке и джинсах. Симпатичная девчонка в обычной одежде. Я обрадовался, что она не стала принаряжаться, хотя я сделал над собой усилие и надел чистую рубашку и наименее мятый пиджак. Домой мы возвращались пешком, было холодно, и Морин замерзла. Я отдал ей свое пальто. Думаю, именно тогда она и сделала свой выбор.
Она была на год старше меня. Но я в свои четырнадцать лет, тем не менее, уже был довольно опытным во многих отношениях. Был ли я по-настоящему взрослым? Вряд ли. Однако в Морин было что-то такое, что заставило меня понять: мы должны быть вместе. Она говорила, что я похож на Тони Мео – в том смысле, что из-за своего поведения казался старше, чем на самом деле. «Ну, я много чего видел, – сказал я ей, – и много пережил». Я знал, что в тот момент она не до конца поняла меня и не осознавала, во что ввязывается. Но, когда она начала это осознавать, то прониклась этим духом и стала ездить со мной повсюду.
Тони всегда выглядел щеголевато и стильно, в то время как я больше смахивал на ободранную ворону. Это я серьезно. Как-то я пригласил Морин на дискотеку и только потом подумал, что мне не помешает найти что-нибудь поприличнее, чем старые кеды. Идти в магазин было уже поздно, но вопрос, где найти достойные туфли, каким-то образом обрел первостепенное значение. И я решил попросить их у Тони. Он был мистер Лихорадка Субботним Вечером, королем диско в нашем районе. Вся необходимая одежда у него тоже была.
Я пошел к Тони, постучался в двери, меня впустила миссис Мео – жизнерадостная итальянская синьора, – и я рассказал ему, зачем пришел.
«Слушай, Тони, одолжи мне свои туфли. Я собираюсь на танцы с Морин».
Когда взгляд Тони упал на тот ужас, что был у меня на ногах, на его лице отразилось страдание. «Не дам, ты их угробишь!»
Я попробовал немного поюлить.
«Не угроблю, обещаю, я верну их в безупречном состоянии».
«Нет, не дам», – сказал Тони.
«Черт, Тони, это только одна пара, а у тебя их миллион», – упорствовал я, оскорбленный до глубины души тем, что он отказывает мне – своему лучшему другу.
Но Тони был непреклонен. Он любил все сорок четыре пары туфель, стоящих стройными рядами в его шкафах под рядами безупречных пиджаков и почти новых рубашек. Потом к разговору присоединилась его мама (она гениально вязала, у Тони всегда были просто потрясающие свитера) и возбужденно начала говорить, что ее сын так заботится о своей одежде, и почему это он должен одалживать ее такому раздолбаю, как я? Она была права, и ей удалось перевести все в шутку, но я все равно тогда расстроился.
«Да подавись ты своими туфлями – кому они вообще нужны?» – буркнул я воинственно и толкнулся в двери. Одно из стекол в раме было треснутым, и моя рука попала прямо в него, пролетев насквозь. Я порезал палец до кости, кровь брызнула в разные стороны. Бедная миссис Мео! Она чувствовала себя очень неловко, хотя я и признал, что сам виноват.
В общем, со швами на руке и кровью на кроссовках я повел Морин на танцы. Она совсем не обращала внимания на мою обувь и показала мне пару движений. Мне было очень весело. Я уже начал думать, что эти танцульки – действительно классная штука и, наверное, нужно будет пойти сюда и на следующей неделе, как тут, к моему полному ужасу и стыду, мама пришла забирать меня домой.
«Тебе давно уже пора спать, Джимми, – заявила она, не сводя глаз с Морин. – А вас, мисс, наверное, дома уже заждались?». Я готов был провалиться сквозь землю.
Когда я снова увиделся с Морин, она спросила, не считает ли моя мама ее дурной компанией. Хотя мы и жили на соседних улицах, наши родители не были знакомы. Может, если бы они дружили, мама была бы добрее к Морин. В конце концов, мама к ней привязалась, но потребовалось какое-то время, чтобы понять, что мои чувства к Морин были взаимными. И, несмотря на то, что мы были всего лишь подростками, я хотел быть с Морин так же сильно, как она хотела быть со мной.
По крайней мере, в то время, когда я не тусовался со своими друзьями. Сознаюсь, в те дни мои приятели почти всегда были для меня на первом месте. Это было больше, чем просто дружба сверстников. Мы были братья по оружию, рыцари круглого стола, три мушкетера (или больше) – один за всех и все за одного. (Не считая Тони, который отказался дать мне свои танцевальные туфли). Нет, в самом деле, возьмите любую комбинацию – и ни в одной из них не было девушек. Тогда я толком не осознавал, что так действовали правила мужской дружбы (кстати, большинство женщин вообще никогда не смогут это понять). Но так было всегда. Мужская дружба не имеет ничего общего с женской. У отношений между друзьями-мужчинами есть свой собственный кодекс, свои законы. Большинство этих законов требуют «держать марку». Из-за этого мы с Морин оказывались на грани разрыва много-много раз.
Вскоре Морин стала неотделимой частью моей жизни, хотя прошло еще какое-то время, прежде чем мы стали жить вместе. Когда я прекратил работать с Хитрюгой Бобом, со мной стала ездить Морин. С ней все воспринималось иначе – я словно видел мир в смягченных тонах. Мы ездили в отдаленные города, вроде Манчестера или Гримсби – и останавливались в каком-нибудь недорогом отеле, где всю ночь жались друг к другу и до утра смотрели телевизор.
«Это так здорово, так замечательно, Джимми!» – говорила Морин, когда мы гуляли по городу, наслаждаясь его видами и звуками, а я заодно присматривал себе подходящий снукерный клуб. Морин ходила со мной в сотни сомнительных баров, хотя, как правило, в те времена это были места не для женщин. Я вырос в трущобах и сам не замечал их убожества. Залы были неряшливыми, туалеты мрачными, а язык и выпивка очень крепкими. Но Морин пристраивалась рядом тихо, как мышка, и люди привыкли видеть ее со мной. Я отдавал ей свои деньги и пальто, и предупреждал, чтобы была готова пуститься наутек, как только я дам знак. Она присматривала за моим футляром от кия, она присматривала за мной. Мы были как Бонни и Клайд, только мы не грабили банки. Мы просто вместе веселились.