Глава 12. Я не делаю трик-шотов
← Глава 11
Я впервые встретил Джеффа Ломаса, владельца снукерного клуба из Манчестера, в 1979 г, когда играл в одном из его про-амах. Я знал, что он был менеджером Алекса Хиггинса, и в моих глазах это служило лучшей рекомендацией на свете. Это доказывало, что у него терпение шести святых, а энергии, как у Олимпийского спринтера, поскольку в личной жизни Алекс буйствовал не меньше, чем у стола. Когда я снова столкнулся с Джеффом на турнире Benson and Hedges на Уэмбли, я как раз раздумывал над тем, чтобы сменить менеджера.
Я не хотел подходить к нему напрямую, на случай, если от меня отмахнутся, поэтому попросил одного нашего общего друга передать мою просьбу. Джефф ответил, что у него нет времени еще на одного игрока. Алекса ему было более чем достаточно – и я понимал его слишком хорошо. Однако пару недель спустя Джефф переговорил с Харви Лисбергом, владельцем знаменитейшей манчестерской компании Kennedy Street Enterprises (она представляла таких поп знаменитостей, как 10СС).
«Слушай, – сказал ему Джефф, – я знаю паренька, которому необходим менеджер. Давай что-нибудь придумаем. Только я не смогу уделять ему все свое время».
Харви всегда интересовался спортом. Цветное телевидение принесло снукеру нежданную славу. Было что-то притягательное в цветных шарах и зелени стола – зрелище одновременно возбуждало и помогало расслабляться, и, казалось, люди никак не могли насытиться им. Харви сказал, что видел меня пару раз по телевизору и считает очень интересным игроком и одной из самых популярных восходящих звезд. И что было бы очень здорово представлять кого-то вроде меня, кого-то, кто держит весь мир в своих руках.
Мы сошлись на том, что Харви займется артистической стороной – моим имиджем, прессой, спонсорскими контрактами и т.д. А Джефф, раз он является владельцем снукерного клуба, позаботится о практической стороне: о графике моих матчей и их организации. В итоге Харви даже не пытался лезть в вопросы игровой техники, зато Джефф чрезвычайно углубился в тренерскую работу, что меня отнюдь не привело в восторг. По сей день я так и не понимаю, что такое тренер. В самом начале своей карьеры я учился, просто находясь рядом с великолепными игроками.
Харви и Джефф поехали к Генри Весту, и тот согласился продать мой контракт за 10 000 фунтов. Эти деньги заплатил ему Sportsworld (новая компания Харви и Джеффа, созданная специально для работы со мной). Через некоторое время Sportsworld подписал и Алекса Хиггинса.
Они решили подойти к развитию моей карьеры по-научному. Я бы не стал применять это слово по отношению к себе, но я умею вести себя, как пай-мальчик, и если им так хотелось научного подхода, то кто я такой, чтобы портить им удовольствие?
Подход зиждился на трех китах.
Во-первых, они изменили мой имидж – подправили мой внешний вид, зубы (у меня был неправильный прикус), завили и модно одели – другими словами, я стал похож на тех поп-звезд, которыми занимался Харви.
Они планировали потом заключить рекламные и коммерческие контракты и сделать из меня модель. Сказать, что я был ошарашен, когда услышал последнюю часть, значит ничего не сказать. Я – модель?! Я уже практически видел, как мои друзья при виде меня падают в обморок и отшатываются подальше. Харви привез мне роскошный костюм с юга Франции, и мне сделали химию. Глядя потом на себя в зеркало, я все не мог поверить, что вижу в нем свое отражение.
Вскоре они столкнулись с непредвиденными проблемами. Например, когда портной из Вест Энда, Томми Натер, предложил мне что-то вроде спонсорской сделки, которая по мнению Харви могла принести около полумиллиона фунтов в год (вместе с контрактами, которые бы за ней последовали), мне наказали заклеить скотчем его логотип на жилетке, потому что в Ньюкасле ВВС ТV, WPBSA и «Джеймесон Виски Интернейшнл» на заключали между собой никакого рекламного соглашения. Скрипучие звуки, рождавшиеся при каждом движении где-то в районе моей груди, не очень помогали мне играть во время матча.
Во-вторых, Sportsworld хотел, чтобы я относился к игре так же серьезно, как Стив Дэвис. Именно здесь и начинался тот самый научный подход. Мне следовало играть в снукер, как в шахматы: иметь план на матч, вести себя осмотрительно и не чураться хитрых ходов. И Джефф очень тревожился, когда слышал от меня: «Я не могу предсказать, как буду играть. Когда все идет правильно, я испытываю странное ощущение, и все мое тело подчиняется ему. Мне становится тепло, в голове стоит гул. Я знаю, что не промахнусь, что меня не победить, но такое состояние обычно длится недолго».
«Ты должен предсказывать свою игру, – говорил он, стараясь донести до меня свою точку зрения. – Ты должен выработать определенную методику, ты должен тренироваться, тренироваться, тренироваться. Ты не можешь врываться в большой снукерный турнир прямо после игры в карты, появляясь за несколько минут до начала матча, когда все уже изгрызли ногти от волнения».
Вот здесь он был прав, но… «Я же пришел, правда? – возразил я и довольно резонно указал. – В любом случае, никто не может предсказать результат своего матча, все зависит от того, как покатятся шары».
«Я никогда не стану критиковать тебя, Джимми, или указывать, как играть – говорил Харви. – У менеджера есть работа, и она заключается не в том, чтобы играть у стола. Он не должен вмешиваться, потому что снукеристу всегда виднее. В этом вопросе менеджер игроку не ровня. Но менеджер может контролировать то, что касается жизни игрока: заказ жилья, спонсорские сделки, деловую сторону контрактов».
«Хорошо, – спокойно согласился я.- Все, что пожелаешь, Харви».
Я думаю, что Харви волновала та легкость, с какой я принял их грандиозные планы. В реальности все оказалось совершенно иначе. Моя нерадивость доводила его до безумия, ведь Харви воплощение организованности, аккуратности и рациональности, каким и должен быть человек, чтобы отвечать за большую успешную организацию. А я отвечал только за самого себя, отдаваясь полностью игре. Все эти научные разговоры вызывали у меня головную боль.
Я читал в газете на днях, что статистически самый популярный ответ на вопрос доктора пациенту «Что случилось?» или «В чем проблема?» был «Доктор, мне плохо». Большинству людей очень трудно сформулировать свои чувства по отношению ко многим вещам, особенно если они не хотят об этих вещах думать, поэтому они пользуются обобщенной фразой: «мне плохо». Я понимал, что они имели в виду.
Я помню, как однажды в баре играл с Харви в пул на бугристом маленьком столе. В одном фрейме Харви забил все шары и оставил черный вплотную к середине нижнего борта – примерно в семи дюймах от лузы. Биток находился на расстоянии четырех дюймов от этого шара. Харви думал, что он в безопасности.
«О, вижу, ты оставил для меня хороший шар», – сказал я и пошел на удар. Я сделал даббл и на скорости сто миль в час положил шар прямо в лузу.
Харви засмеялся и, повернувшись к другу, который наблюдал за нашей игрой, уныло заметил: «С такими невозможно играть, это не люди».
Харви всегда поражало, как менеджер Стивена Хендри Иен Дойл мог критиковать игру Стивена. «Не могу поверить, что у него хватает наглости говорить подобное такому талантливому игроку, – говорил Харви. – Это как если бы я сказал Элтону Джону, что он выступил не слишком хорошо и посоветовал петь лучше» (Харви действительно занимался некоторыми концертами Элтона Джона, поэтому такое сравнение было вполне справедливым).
В-третьих, мне надо было выучить пару трик-шотов, чтобы я мог давать хорошие, по мнению фанатов, выставочные. Я попробовал сделать пару ударов: например медленно прокатить биток и забить им ряд красных в угловую лузу, а потом положить туда и сам биток; пробовал перекидывать шары через чашки, и все такое, но очень быстро я обнаружил, что совершенно лишен терпения. Пусть лучше этим занимаются такие великолепные чемпионам по трик-шотам как Майк Месси.
«Да ладно тебе, давай просто поставим шары и сыграем пару фреймов. Уверен, я их и так смогу развлечь», – сказал я. Дела у меня как раз шли хорошо: я только-только выиграл Scottish Masters у Клиффа Торбурна. В «Гардиан» писали: «Джимми «Вихрь» Уайт снес на своем пути трех чемпионов мира и выиграл Langs Supreme Scottish Masters… Он начал свое победное шествие с победы над семикратным чемпионом мира Рэем Риардоном. Затем встретился в полуфинале с уроженцем юго-восточного Лондона Стивом Дэвисом и обыграл его 6-5. Начало финального матча с еще одним бывшим чемпионом мира Клиффом Торбурном выглядело для этого юноши на не очень радостно, когда он отстал в счете 0-3… но затем «Вихрь» превратился в торнадо…»
Рэй Риардон сказал, что после матча он испытывал такое отвращение к продемонстрированной игре, что даже думал об уходе из спорта. «Меня не смущают проигрыши сами по себе, – объяснял он. – Но я чувствую себя опозоренным после проигрыша, подобного сегодняшнему». Он обвинил свой кий. «Я понимаю, что сам все себе придумываю, но я 18 месяцев искал новый кий после того, треснул тот, которым я играл 30 лет. Я в таком отчаянии, что даже думаю об уходе из снукера. Я с ума схожу от этой неопределенности». Мне было жаль Рея, но в те годы меня приводила в недоумение идея ухода из спорта из-за кия.
Харви и Джефф были рады моей первой крупной победе, и, наверное, именно тогда они решили сделать все возможное, чтобы создать мне новый имидж и помочь выстроить карьеру. Выяснилось, что если добавить ко всему прочему тот достойный упоминания факт, что Харви был знаменит сам по себе благодаря работе с поп-звездами (как Брайан Эпштейн благодаря связи с «Битлз»), моя популярность взлетела, как на ракете.
Газеты хотели знать обо всем, чем занимаются снукеристы. Харви был потрясен. Вместо того, чтобы «продавать» меня, пытаясь убедить редакторов напечатать обо мне небольшую статью, ему приходилось отбивать атаки прессы. Я привык, что меня постоянно фотографировали. Я даже привык к маленьким милым материальчикам, типа того, который появился в «Обзервере», когда мне было лишь шестнадцать. Они назвали меня «Спортивной личностью недели». «Маленький большой специалист» – гласил заголовок, а дальше в статье говорилось (в отношении шампанского, которое мне презентовали за статью) «мы опасались только того, что ему не разрешат попробовать пузырящийся напиток». Если бы они знали! Я пробовал и пузырящийся, и джин с тоником, и лагер – да все, до чего мои руки могли дотянуться – уже много лет. Я бы мог уже пабом управлять.
Харви спросил, справлюсь ли я с вопящими фанатами и массовой истерией, если что. «Ты справишься, Джимми? – спрашивал он взволнованно. – Кто-то может попробовать пробраться в твой дом, или начать караулить тебя у порога. Поверь, я уже видел такое».
«С удовольствием дам пару автографов», – заверил я его, скрестив за спиной пальцы. Я столько прогуливал школу, что практически не умел ни писать, ни читать. Морин сумела за пару месяцев научить меня большему, чем я выучил в школе – не по вине моих учителей, спешу добавить. Никто еще не додумался до способа учить мальчика, который не приходит на уроки. Я думал о дне, когда один фанат попросил меня написать «С любовью, Джимми Уайт». Пиви у моего плеча диктовал мне на ухо, буква за буквой, а я покорно, методично выводил: «Ты – жирная свинья. Подписано Джимми Уайтом».
Хитом в то время была песня «Джимми Мак». Я был в шоке, когда приехав в «Крусибл» (театр в Шеффилде, где проводится чемпионат мира), попал в окружение фанатов, которые скандировали чуть измененные строчки из песни: «Джимми Уайт – в форме опять! И Джимми, Джимми Уайт – сегодня будет побеждать». Сначала я подумал, что все это подстроили: или один из моих приятелей решил разыграть меня, или Харви нанял группу поддержки, но фанаты подбежали ко мне, выкрикивая этот гимн, и я ощутил, насколько сильны и искренни их эмоции. Теперь я знаю, что чувствовали «Битлз». Ну, почти. Есть существенная разница, когда фанатов сто и сто тысяч.
Потом я спросил Харви, как я справился. «Чудесно, Джимми, – сказал он одобрительно – Ты помахал им, широко улыбнулся, ты вел себя как всегда. Они молодцы, что пришли». Теперь это называется встреча звезды с фанатами.
«Ну, они приятные ребята, – сказал я, и я правда так думал. Я не ушел, пока не раздал всем автографы, пофотографировался с ними, поболтал. Особенно с теми, кто был в колясках. Я очень тепло отношусь к людям с ограниченными способностями. Им всегда приходится совершать невероятные усилия в жизни, и если есть что-то, что я могу сделать для них, я сделаю.
Есть несколько человек, которые заслужили особенное отношение к себе. Шейн Холлс, например. Шейну было два с половиной года, когда я впервые увидел его на выставочном между мной и Стивом Дэвисом в Derby assembly rooms. Шейн родился с редким заболеванием, который в просторечье именуют «неподвижными суставами». Он не мог, как нормальные дети, сидеть на ковре и играть в игрушки, поэтому первые годы его жизни прошли в основном перед телевизором. С течением времени здоровье Шейна ухудшалось. Его мама Пэт сказала мне недавно, что мой интерес к Шейну давал ему мужество справляться с самой сильной болью. Мне кажется, ради такого стоит жить.
Если я оказываюсь где-то в их районе, то приглашаю посмотреть на мою игру. Я рад, что хотя бы на двадцать четыре часа могу сделать их жизнь чуточку легче. Это очень помогает Шейну поддерживать интерес к жизни. Когда я смотрю на него, я не вижу коляски, в которой он пойман, я вижу мальчика, который в один прекрасный день хочет стать спортивным журналистом, хотя практически не может двигаться и не умеет писать.
Лиз Меткалф тоже не позволила своей инвалидности подавить ее жажду к жизни. Она сказала, что хотела встретиться со мной много лет. Но из-за множественного склероза, приковавшего ее к коляске, это казалось невозможным. Потом она встретила Джона Нильсена, который организовал встречу со мной на Мастерс. Мы сразу же нашли общий язык, как будто дружили всю жизнь. Я договорился, что она придет на следующий день, когда я играл с Джеймсом Уоттаной. Я даже попросил Ронни Вуда провести с ней вечер, катая ее кресло, помогая ей спускаться и подниматься по лестнице и даже сопроводить ее к двери туалета! А потом мы с Ронни взяли Лиз на дискотеку!
Я очень тепло отношусь к медсестрам и всегда помогаю им, если могу. Сью Дойл выхаживала Джона Нильсена, когда он пару лет назад лечился от рака горла, и я пригласил Сью и ее мужа Криса в Шеффилд на свой матч с Тони Ноулзом. Свободных номеров в отелях на те четырнадцать дней было не найти, но я с радостью уступил им свой, съехав к другому игроку. «Это было похоже на второй медовый месяц», – сказала мне Сью.
*
Через несколько месяцев после того, как меня подписал Sportsworld, к нам присоединился Апекс Хиггинс (до этого его представлял только Джефф). Таким образом, в жизнь начал претворятся большой план Харви, который предполагал формирование еще одной лиги для конкуренции с WPBSA, вызывавшей недовольство очень многих людей. Барри Хирн и Стив Дэвис уже сделали это с Matchplay, используя мощную позицию первого номера Стива в мировом рейтинге. Харви думал, что как только Алекс или я выиграем титул, тут же появятся спонсоры, наша популярность возрастет, он сможет вмешаться в бизнес WPBSA. С его точки зрения Алекс был самым интересным для зрителей игроком всех времен, но с тех пор, как он выигрывал титул чемпиона мира в последний раз, прошло одиннадцать лет, а обширное освещение в прессе его личной жизни отпугнуло всех спонсоров. «Если бы мы подписали Алекса, когда ему было лет двадцать пять или около того, мы смогли бы что-то исправить» – так считал Харви.
В их глазах я был их будущим, но хотя я победил на Scottish Masters и Nothern Irish Classic (победив Стива Дэвиса 11-9), я все еще не выиграл ничего серьезного.
Отношения между Алексом Хиггинсом и Sportsworld были короткими и не очень приятными. Влекомый водоворотом алкоголя и желчности Алекс, в конце концов, ушел – к большому тайному облегчению Харви. Три недели спустя Алекс выиграл чемпионат мира 1982 – и все вокруг плакали. Харви в число всех не входил, потому что, цитирую: «даже если бы Алекс оставался их игроком, это не гарантировало бы его хорошего поведения». Честно говоря, сказал он, это гарантировало бы нам только слезы. Можно было не сомневаться, что Алекс Хиггинс станет единственным мировым чемпионом без спонсора. А вот Джефф Ломас был безутешен. Он проработал менеджером Алекса несколько лет, терпел вспышки гнева, приобрел дурную славу и считал, что заслужил свою часть славы.
Алекс обыграл меня 16-15 в полуфинале в 1982 году. Наши менеджеры бы предпочли, если бы мы оказались в разных частях сетки и встретились только в финале. Но этому не суждено было случиться. Во втором полуфинале играли Риардон и Чарлтон, и прошел Риардон.
В том полуфинале я вел 15-13 и 41-0, когда промахнулся на черном с точки. Считается, что я дрогнул под давлением – даже сегодня люди поговаривают, что пальчик, который посасывала дочка Алекса, смягчил мою решимость. Что после всех домашних неприятностей Алекса я был слишком тронут видом крохи Лорен. Это чушь. Моя собственная кроха (которую тоже звали Лорен и которая родилась на пару месяцев раньше) тоже была там – наши дочки и жены смотрели матч вместе. Я просто промахнулся. Алекс воспользовался шансом, очистил стол и выиграл матч.
Миллионы людей смотрели этот полуфинал по телевидению. Заголовки газет были красноречивы: «Алик плачет», «Ураган смеется над Вихрем», «Хиггинс в финале» и «Хиггинс пьет вместо Уайта». И моя фотография со стаканом молока в руках (Я неделю не мог показаться на улице). Если серьезно, то, как я и говорил, Алекс выиграл финал, и я был за него рад. Чертовски рад за этого ублюдка, по правде говоря.
Итак, один победил, остался еще один. После ухода Алекса, Харви с Джеффом ясно дали мне понять, что я должен подхватить стяг Sportsworld и выиграть титул в следующем году. Это была большая ответственность, а именно ее груз, водруженный мне на плечи, относится к тем вещам, которых я не люблю. Для людей снукер – это развлечение. Для меня – профессия, но еще и источник радости. Далеко не все в нашей власти, но я играю, потому что мне нравится играть. Когда мне перестанет нравиться, тогда, возможно, я все брошу. Конечно же, я хочу выигрывать, мы все хотим. Но когда вам говорят: ты должен пойти и выиграть, что от тебя ждут, что ты пойдешь и выиграешь, ну, тут уж любой скажет «мне плохо».
Поскольку мое агентство находилось в Манчестере, был смысл перебраться туда жить. По словам Харви у меня хватало денег на квартиру, и с помощью Джеффа мы купили одну примерно в ста ярдах от его собственного дома. Несколько выходных подряд мы с Морин выбирались туда, чтобы организовать переезд, но каким-то образом мы никогда не доезжали до своей квартиры. Джефф и его жена Хелен были такими теплыми, дружелюбными людьми, что мы чувствовали себя уютнее, останавливаясь у них. Один из таких визитов запомнился мне навсегда. Как-то поздним вечером Морин с Хелен решили лечь спать, но для меня это было слишком рано. Я предложил Джеффу пойти в его клуб, чтобы сгонять несколько фреймов и немного выпить перед сном.
Вернулись мы в три часа утра. Оба хор-рошие-е-е – в особенности я. Джефф остался внизу, чтобы закрыть дверь, а я пошел в постельку. Надо сказать, что планировка их дома была довольно странной, поэтому не стоит превратно истолковывать тот факт, что я попал в постель к Хелен. Это была настоящая сцена из фарса. Пару минут спустя там появился Джефф и обнаружил меня и свою жену беспробудно спящими.
Пьяный Джефф пришел в ярость и не стал терпеть ни того, ни другого. (Я бы тоже не стал такого терпеть на его месте). Он вытащил меня из постели и выкинул за дверь спальни в направлении моей комнаты. Пошатываясь, я прошел по коридору, а на лестнице свалился вниз. Слава богу, я был совсем размякшим, а то сломал бы себе шею. Меня нашли утром внизу на полу. Я спал, обнимая балясинку.
Вскоре, после серии подобных ляпсусов, Джефф начал воспринимать свою работу очень серьезно – до открытого письма в газете, в котором предостерегал меня по поводу загулов до поздней ночи и пристрастия к алкоголю и к азартным играм. Так что я оказался в чудной ситуации: Харви платил большие деньги, чтобы замять истории, а Джефф носил грязное белье тем же редакторам на показ – и, без сомнения, зарабатывал на этом фунт-другой.
Моя склонность к азартным играм не на шутку беспокоила Джеффа, потому что я относился к деньгам слишком легковесно. Однажды во время шестиматчевого поединка между Англией и Канадой в Ньюкасле я занял у Джеффа 100 фунтов на небольшую ставочку. Я проиграл. На следующий день я был так уверен, что Тони Ноулз победит «Лагера» Билла Вербенюка, что занял еще 100 фунтов. Тони выиграл, и я заработал 200 фунтов, которые спустил той же ночью в карты. Затем я подумал, что у меня на руках выигрышная комбинация и поспешил найти Джеффа, чтобы одолжить еще сотню. И он с покорным видом выдал мне ее, успев, однако, прочитать мораль. Я выиграл ту сессию, доказательством чего могли послужить 600 фунтов в пухлой пачке из десяток.
На следующий день мы должны были уезжать из Ньюкасла, но машина сломалась. Джефф стал звонить в аварийную службу, а я пошел в кафе. Когда Джефф присоединился ко мне, я начал медленно пересчитывать десятки, чтобы позлить его. Я видел, что он ждет, когда я верну ему 300 фунтов, но тут я увидел букмекерскую контору. Я слышал от знатоков, на какую собаку следует ставить, поэтому немедленно помчался через дорогу. К тому моменту, как фургон аварийной службы приехал за нашей машиной, я был гол, как сокол.
«А как же мои три сотни?» – спросил Джефф, пораженный моей улыбкой.
Я улыбнулся еще шире: «Слушай, Джефф, если бы я тебе их отдал, мне бы пришлось выпрашивать их у тебя обратно. Так что я просто избавил тебя от лишней мороки».
Джефф онемел и немедленно записал это в свой блокнот, чтобы потом мне это припомнить. «Джимми, что я, по-твоему, должен чувствовать, – говорил он мне как-то, – когда ты звонишь мне через десять минут после взлета своего самолета из Дублинского аэропорта и спрашиваешь: «Джефф, привет, а что мне делать?». И мне приходится нанимать для тебя частный самолет. Что я, по-твоему, чувствую в такие моменты, как ты считаешь?».
Он всерьез пытался понять меня, не осознавая, что даже я сам не могу себя понять. Люди всегда советуют мне сделать то или это или начинают говорить: «Твоя проблема, Джимми, в том, что…» – как будто они специалисты в психологии. Кстати, Джефф в свое время действительно нашел психолога, чтобы тот покопался в моих мозгах, хотя узнал я об этом много позже. Он думал, что доктор психологии поможет им понять, что мной движет, и они смогут сделать что-нибудь, чтобы я перестал опаздывать, перестал разочаровывать их и, самое главное, начал выигрывать все матчи, в которых я участвовал – что почти невозможно, и это вам скажет любой игрок, так как все мы люди (за исключением, может быть, «Чужого» Хендри).
Как-то раз, когда я гостил у Джеффа без Морин, Джефф пришел с каким-то мужиком, которого представил как своего друга. Внезапно Джефф посмотрел на часы: «Ничего себе, сколько времени! Я должен лететь. Вернусь через час». И ушел.
Мужчина засмеялся, устраиваясь в кресле, и начал болтать со мной на разные темы. Примерно через два часа вернулся Джефф, мужчина встал, пожал нам руки и пропал. И только много лет спустя я узнал, что он был врачом и что, согласно его заключению, на меня никак нельзя повлиять.
«Никак, – написал он в своем отчете – Деньги ничего не значат для него, потому что он зарабатывает их с двенадцати лет. Слава – потому что он выиграл все на свете к своим шестнадцати-семнадцати годам».
Полагаю, что деньги ничего не значили для данного доктора психологии и что, провалив работу со мной, он не стал выставлять счет.
Ознакомившись с отчетом, Джефф подумал: «Ну, я найду на него управу! Я пристыжу его!». Вот тогда он и обратился ко мне с тем открытым письмом в газетах. Он хотел полностью изменить меня – изменить мой имидж, навести лоск и глянец, превратить в совершенно в другого человека. Он не хотел быть моим менеджером или даже менеджером Алекса Хиггинса – он хотел быть менеджером Стива Дэвиса. К несчастью, можно сколько угодно полагаться на научные подходы, но нельзя создать человеческого клона. По крайней мере, пока.
Даже Харви рассердился, обругав меня за истории, которые продолжали появляться в газетах, несмотря на все его усилия замять их. Меня выкинули из одного отеля, потому что менеджер отказался выполнить мой заказ на восемь завтраков в одноместный номер. Вместо того чтобы вежливо постучать в дверь и обсудить этот вопрос, он написал официальное письмо, которое каким-то образом попало в газеты. Не знал, что приютить своих друзей, особенно после бессонной ночи, проведенной за игрой в карты, считается преступлением. Кстати, в связи с этим мне сразу вспоминается, как на турнир приезжала кенийская команда. Они готовили себе еду на маленькой газовой плите в своем номере, и, в конце концов, запах бекона, витающий в воздухе, привлек внимание менеджера к этой незаконно развернутой походной кухне.
Харви позвонил мне и пожаловался, что он никогда не заключит контракт, если в газеты продолжат писать про мое пьянство и дебоши.
«Я не пью и не дебоширю в номерах» – запротестовал я.
«Да, ты ведешь себя тихо, Джимми, – согласился Харви. – А твои друзья нет. Ты окружил себя весьма своеобразными людьми. «Дебоширство» не то слово, которое Brylcreem хочет слышать в связи с человеком, спонсором которого они являются».
«Но это мои друзья. Мы просто веселимся»
*
Еще Харви не нравилось, как я провожу свободное время. В качестве идеального примера он всегда вспоминал турнир в Глазго, финал которого я играл со Стивом Дэвисом. В день финала Харви спустился в ресторан отеля в восемь утра. Там он увидел Стива за столом. Когда Стив доел яйцо, он аккуратно сложил салфетку и вежливо кивнул Харви: «Прошу прощения, надеюсь, вы не будете возражать, я должен идти тренироваться в местный клуб».
Меня, тем временем, нигде не было видно, Харви подумал: «Мой чертов Джимми, наверное, только пошел спать, а ему играть вот с этим вот».
И Харви действительно вытащил меня из постели за десять минут до звонка. И, как он и предсказывал, меня уничтожили. Потом он сказал мне, не сколько зло, сколько печально: «У тебя не было ни шанса, Джимми. Ты сам губишь возможность соревноваться на равных».
Любимая история Харви, которая с его точки зрения наглядно демонстрирует наши отношения, относится ко времени, когда я играл на турнире в Мидленде. В те дни Харви сам частенько баловался ставками, и когда я вышел в финал на Рэя Риардона, он решил поставить 400 фунтов на мою победу при коэффициенте 7-1 в мою пользу. В то время это была довольно существенная сумма, и очень хороший коэффициент.
«Тогда ты мог победить Риардона с закрытыми глазами и одной рукой, привязанной к спине, – рассказывал мне Харви, – но в 11 часу я внезапно решил отменить ставку».
О своем намерении Харви рассказал своей жене Кэрол. Она пришла в негодование: «Ты не можешь! Ты не можешь ставить против своего игрока, это неправильно!».
«Но я не видел Джимми весь день, – возразил ей Харви. – Он гулял всю ночь. Бог знает, что может случиться в матче».
Но Кэрол решительно считала, что Харви должен поступить как джентльмен, и ставка осталась в силе. На следующий день, после того, как Рэй обыграл меня, Харви мне высказал: «Ты стоил мне 3000 фунтов».
Я очень удивился и спросил, что он имеет в виду. «Я поставил на тебя, а ты проиграл. Ты должен был побеждать, но ты так весело провел время вчера, что сам поставил крест на своих шансах».
«У тебя, что, с головой не в порядке, если ставишь на меня, зная, что я могу проиграть?», – изумился я ему. У Харви даже челюсть упала от удивления, когда он услышал, как я утверждаю, что это с ним что-то не так.
Больше всего я благодарен Харви за то, что он сделал для меня после волшебного максимума Кирка Стивенса на 1984 Benson & Hedges Мастерс. В то время Кирк был похож на поп-звезду из Калифорнии: белоснежный костюм, белые туфли – возмутительный вызов консервативным правилам, которые требовали надевать черное. Вообще-то, черный цвет в его костюме все же присутствовал – это была окантовка его жилета. Не знаю, как мне удалось удержать себя в руках, когда я обнаружил, что он не собирается возвращать мне брюки, цапнутые из моего гардероба на матч со Стивом Дэвисом.
Но забудем про мои брюки. Красота и элегантность, с которыми Кирк забивал шары, завораживала. Я потом смотрел этот брейк в записи: я сидел и глупо улыбался во весь рот. Харви понял, что этот потрясающий журавлиный танец в исполнении Кирка пошатнул мою уверенность. Когда стих шум поздравлений, Харви подошел ко мне, словно тренер по боксу к своему подопечному, и сказал: «Забудь этот 147 – он был чудесен, но такое везение случается раз в сто лет. Ты должен сконцентрироваться на победе».
Не знаю, кроется причина в добром совете Харви или в чем-то другом, но я выиграл тот матч, а после него и весь турнир у Терри Гриффитса 8-3. Призовые составили 35 000 фунтов. Именно тогда мы поняли, что снукером можно зарабатывать на жизнь – и весьма хорошую жизнь.
На вечернике после турнира Джефф заверял маму, что причина моей победы кроется в том «открытом письме», которое он написал в газету. «Оно пробудило в нем здравый смысл».
«Да неужели?» – переспросила мама и изящно отпила из стакана скотч.
*
Мои маленькие прегрешения не повлияли на мою карьеру. Однако одно событие все же повлекло за собой неприятности: Прошел слух, что я брал взятки. Я совершал в жизни разные поступки, но взяточничество в снукере есть и будет для меня неприемлемым. И пусть это была лишь очередная попытка поймать меня в ловушку, но на этот раз мне пришлось отнестись к ней серьезно, а не спустить все на тормозах.
Шел первый день Benson & Hedges Мастерс 1984 г на Уэмбли. Хотя мой матч с Вилли Торном должен был состояться лишь через четыре дня, я приехал пораньше, чтобы потренироваться. Ко мне подошел какой-то неизвестный тип. «Джимми, – его глазки бегали, как шар в маятнике – можно на пару слов?»
«Мы знакомы?»
Он показал мне визитку и снова повторил, что хочет поговорить со мной наедине. Он не сказал, о чем именно, но я заметил, что у него с собой маленький чемодан. Мы пошли в мою раздевалку, я сказал, что у меня есть минут пять. И не успел я закончить, как он с щелчком открыл крышку чемоданчика. Чемоданчик до краев был набит наличными.
«Тридцать пять кусков, – сказал он, предлагая их мне. – Можешь пересчитать»
В таких ситуациях себя бывает трудно сдержать – надо обязательно взглянуть, и вот уже руки сами тянутся вперед и дергают за завязки пачки.
«Это большая сумма, – сказал я. – И какое отношение она имеет ко мне?»
«Она твоя, если Вилли обыграет тебя 5-2».
35000 фунтов получал победитель турнира, приложив массу усилий, не говоря уже об удаче, которая должна была бы ему сопутствовать, потому что никогда не знаешь, как покатятся шары, а тут человек предлагал мне такую же сумму за выход из игры.
Я не колебался ни секунды: «Заметано. Как говоришь, фамилия у этого Вилли?». А если серьезно, я сказал: «Я не могу сделать этого». И не смог бы. Нельзя так жить, если любишь снукер.
Мужчина пробормотал пару угроз и испарился. Но во мне разыгралась подозрительность. Почему он выбрал меня? Народ не одурачить. Я знал, что братья Франциско вытворяли такие трюки, но их поймали. Я знал любителей, которые так поступали, и мы подвергали их остракизму. Мой отец, которые приходил почти на все мои большие матчи, особенно те, что проводились на юге, был в баре. Я все ему рассказал. Он пришел в ярость. «Этого ублюдка надо арестовать! Давай посмотрим, что написано на визитке! – кричал он. – Да кто он вообще такой!»
Я успокоил его, потому что мне не хотелось устраивать из этого трагедию. «Все нормально, пап, я послал его. Я не хочу, чтобы об этом узнали газеты, а то люди начнут говорить, что нет дыма без огня. Сам знаешь, как это бывает».
Папа сел на стул обратно. «Да, сынок, ты прав. Но его надо остановить. Как он может охотиться на таких юношей, как ты».
Я очень уверенно обыграл Вилли Торна 5-2, выиграл затем турнир и получил те самые 35 тысяч честным путем.
Однако на следующем Benson & Hedges Мастерс мне стали угрожать по телефону. Сначала я не обращал внимания, Но потом в газету поступил анонимный телефонный звонок, и неизвестный рассказал о том, что мне устроят в полуфинале с Клиффом Торбурном. На арену призвали дополнительное количество полицейских, а мне предоставили двух вооруженных охранников на неделю турнира. Эти замечательные ребята проводили со мной весь день напролет и даже спали в моем доме.
*
Восемь лет спустя, во время чемпионата мира 1995 в Шеффилде, опять разразился так называемый букмекерский скандал. Тогда меня и Питера Франциско подозревали в сговоре на 60 000 фунтов. Накануне я закончил сессию с Питером 7-2 и был фаворитом у букмекеров. На следующее утро я продолжил побеждать и выиграл 10-2 – с тем самым счетом, на который ставили почти все, особенно в Вест Энде, где, похоже, тогда существовал синдикат, члены которого ставили по 500 фунтов. Также десятки ставок по 50 фунтов были сделаны по всей стране. Коэффициент на мою победу составлял 12-1, в то время как на счет 10-2, если верить журналисту «Мейл» Питеру Фергюсону, он был 5-1. Первая сессия началась со счета 2-2, но затем все пошло, как по маслу: я выиграл следующий восемь фреймов, но после того, как появились сомнения, ставки заморозили. Я не знал, что делать дальше, поэтому продолжил играть, как обычно играю. WPBSA начала немедленное расследование. Главным свидетелем был председатель Джон Спенсер (сам трехкратный чемпион мира), который анализировал все удары этого двенадцатифреймового матча. Затем вызвали меня, и я провел шесть часов, отвечая перед советом в отеле «Гросвенор». После анализа всех доказательств с меня сняли подозрение. Потом я говорил: «Снукер слишком благородная и чистая игра, чтобы в него играли нечестные люди». К несчастью, я был неправ насчет Питера. Сейчас он вернулся в Южную Африку, где его брат Сильвинью, еще один хороший снукерист, отбывает длинный срок за наркотики. Снукер оказывает такой эффект на некоторых игроков. Он может или утащить вас вниз, или превознести. Путь, который вы выберете в итоге зависит только от вас.