Глава 2. Южный Лондон
← Глава 1
Компанию моему отцу вот уже много лет составляет старая глупая собака, носящая не слишком красивую кличку Меркентайл. Всякий раз, когда к нему приходят гости, Мерк, которая, постарев, стала очень похожа на колли, поднимает страшный переполох. Единственным оправданием отцу, выбравшему ей такую кличку, служит то, что в 1986 году я выиграл у канадца Клиффа Торбурна Меркентайл Кредит Снукер Классик.
Это был великолепный матч, судьба которого решилась в контровой. При счете 12-12 мне нужен был один снукер, чтобы сохранить шансы на титул, а на столе уже оставались только розовый и черный. Сейчас, как всем известно, нельзя ставить снукер на одном черном, но делать это за единственным оставшимся шаром, когда на кону столько денег и победа – тоже далеко не плевое дело. Но я справился и выиграл матч на черном. Это было радостное событие, однако такие матчи изматывают независимо от результата. Поэтому, вернувшись домой, я решил пойти расслабиться с друзьями.
Выходя из неизвестно какого по счету паба, я увидел маленького щенка, привязанного к фонарному столбу куском старой веревки. Погода была ужасной, и бедное маленькое существо сильно дрожало. Если к собаке применимо понятие «сирота», то это был именно тот случай. Я подошел к щенку, он сразу же заскулил и начал подпрыгивать у моих ног. Отвязав веревку, я сунул его под свое пальто, чтобы он согрелся. А потом щенок лизнул мне лицо, и все – дороги назад уже не было.
За исключением, конечно, дороги назад в паб, чтобы узнать, нет ли среди его посетителей хозяина собаки, и пропустить рюмочку, пока я звоню домой.
«Мам, я тут щенка нашел, он замерз до смерти…», – начал я.
«И я так полагаю, ты хочешь, чтобы он остался у нас, Джимми?»
«Ну, ма-ам…», – попытался подлизаться я.
«Хорошо, приноси его. Но я ничего не обещаю».
Мамы уже нет с нами, но 12 лет спустя старая Мерк до сих пор составляет отцу компанию, в окружении семейных фотографий и со всем тщанием охраняет снукерные трофеи, которые я выиграл, когда еще был просто парнем из Тутинга в «Sarf London(1)».
Этот район называют «К югу от воды». Что-то такое есть в Южном Лондоне, что полностью отличает его от других частей города. Южный Лондон в моей крови, он – моя неотъемлемая часть, и это делает меня счастливым. Даже несмотря на то, что я теперь живу в другом месте, там я по-прежнему чувствую себя дома, и мне это нравится.
По другую сторону Темзы расположен Вест-Энд (туда я время от времени приезжаю поболеть за «Челси»); потом идет Северный Лондон – на его территории когда-то находился снукерный центр Рона Гросса, с которым связана большая часть моей жизни – и Ист-Энд. Братья Крэи(2) были выходцами из Ист-Энда и именно там они проворачивали свои дела, пока не стали птицами поважнее. Когда-то у них был свой собственный снукерный зал недалеко от печально известного паба «Слепой нищий(3)», где они пристрелили Джека «Шляпу» МакВитти(4). «Регал» располагался на Эрик-стрит, куда еще доносился звон колоколов Боу(5), и был хорошо известен как логово воров. Там они хранили инструменты в боксах под сиденьями стульев, складировали наворованное добро в подсобке у черного входа и собирали полезные слухи.
Если в Ист-Энде поездка на побережье означает Саусенд; то жители Южного Лондона обычно понимают по этим Брайтон или Мергейт. Старая Кентская дорога – настоящая Старая Кентская дорога – начинается именно в Южном Лондоне. Вся наша история и все наше прошлое связано с ней: по ней проходили наши победоносные армии и возвращались из Дюнкерка(6) простые ребята – соль земли, как мой отец, Том Уайт. Вместо банды Крэев у нас были Ричардсоны(7), которые вежливо называли все, что было на другом берегу реки «Индейской резервацией». Потом они вместе со своими соратниками, включая «Безумного» Фрэнки Фрэйзера(8), тоже пошли ко дну при исполнении своих служебных обязанностей.
Чтобы прочувствовать это, нужно родиться в Южном Лондоне. Каждый район города действительно воспринимается как отдельная деревня, которой он изначально и был. В каждом своя природа, традиции и совершенно уникальные обитатели. Есть собственный фольклор и предания, уходящие в далекое прошлое, и всегда есть несколько стариков, напоминающих нам о нашей корнях.
Моя мама Лилиан была родом из Тутинга, отец Том – из Мертона, и хотя мои родители провели почти всю свою жизнь в Тутинге, спроси вы у отца, он бы ответил, что Мертон – лучшее, что есть на свете. «Мой прекрасный Вандл, – говорил он с любовью, вспоминая те времена, когда речка Вандл текла через зеленые поля цвета снукерного сукна. «А теперь там только торговые центры и парковки. Это позор», – возмущается он. Но кое-где, например, в Эбби-Миллс, вы по-прежнему можете увидеть потоки воды и даже водяные мельницы вдоль оживленной дороги.
Отец родился прямо возле Вандла в 1919 году. Это было мирное и веселое соседство: на зеленых берегах стояли цыганские кибитки, в конце улицы обосновалась негритянская община, кажется, сплошь состоящая из музыкантов. В праздничные дни их ансамбль – банджо, стиральные доски(9), трубы и тамбурины – гремел на всю улицу, делая ее похожей на Новый Орлеан. К ним присоединялись цыгане с мандолиной, аккордеоном и одной или двумя скрипками. И вся улица танцевала, присоединяясь к общему веселью, – уклад, исчезнувший, наверное, навсегда. По крайней мере, я уже такого не застал.
Чтобы позабавить детей, из клеток на свободу выпускали крыс. Мальчишки ловили их в свои кепки, получая за каждую шестипенсовую монету (на сегодняшние деньги это два с половиной пенса). В конце дня все собирались на кухнях, за столами, которые уже ломились от различных деликатесов вроде свиных ножек и голов, заливных угрей и улиток, и больших фруктовых пирожных. И ко всему этому прилагалось пиво «Гамильтон». Когда в бутылке его оставалось на треть, пиво – к тому моменту уже выдохшееся и теплое – отдавали детям, забравшимся под стол. Они сидели там и тихо пьянели, не путаясь ни у кого под ногами. Это крепкое местное пиво было названо в честь леди Гамильтон. На том месте, где сейчас стоит большой супермаркет, когда-то был дом с парком, в котором она жила вместе с адмиралом лордом Нельсоном. Вот и все о традициях, пожалуй.
Мать моего папы тогда была замужем за лучшим другом его отца. Этого друга в 1914 году убило прямо рядом с ним в траншее сразу после прибытия на фронт. Мой дед поехал к ней, чтобы рассказать, как все случилось, и они сошлись. После чего и появился мой папа. Отец попал во второй розыгрыш – на Вторую Мировую. На самом деле его освободили от призыва, потому что он выполнял опасную работу на заводе «Арсенал(10)» в Бридженде (Уэльс), но три его приятеля пошли на фронт, и он не хотел оставаться. Ему было нелегко: у него была болезнь кожи, и от колючей военной формы у него выступала аллергическая сыпь. Если бы он не носил под формой пижаму, то чесался бы всю войну. Два года спустя он очутился среди остатков британской армии, которые вывозили на траулере с французского побережья. Большинство ребят, включая отца, были так изранены после артобстрела противника, что их отправили на лечение в нортумберлендский дом умалишенных. Через пару дней папа сбежал домой в самоволку. Потом он вернулся в армию, которая даже не заметила его отсутствия.
Мою маму Лил отец встретил в 1943 году в кофейном магазинчике. Он тогда занимался починкой военных грузовиков, дожидаясь увольнения по состоянию здоровья. Если бы она сидела в чайном магазине, они бы не встретились: он, наверное, был единственным человеком во всей британской армии, который не любил чай. Они разговорились, поняли, что у них есть общие друзья и понравились друг другу. Когда бабуля – мама отца – спросила его, когда они собираются пожениться, он ответил: «Я думаю об этот, мам». Однако свадьбу они так и не сыграли и были счастливы вместе 53 года.
Меня зовут Джеймс Уоррен Уайт, это имя мне дали в честь обоих дедушек. Я родился 2 мая 1962 года и был самым младшим и любимым ребенком в семье. Незадолго до моего появления на свет умер папин отец. Старик откладывал по шесть пенсов в неделю на свои похороны, так что у нас были деньги, чтобы предать его земле и устроить хорошие проводы в сараеподобной часовенке Нокса на главной улице Мертона. Моя бабуля с подругой пришли, чтобы проводить его в последний путь. Нужно было выложить его на что-то вроде плетеного кресла и обмыть, чтобы он попал на небеса чистым.
Все это было совершенно новым для бабули: она ни разу до этого не видела покойников, а тем более – голых покойников, но к тому времени, как отец приехал, две женщины уже прониклись происходящим и вовсю балагурили, пока мыли и чистили его: «Вот это да, а ты грязный, Уитти!» – «Ох, уж этот старый Уитти, когда-то напивался до изумления, ну, понимаешь, даже если ему и не очень хотелось!».
Папа посмотрел на латунную дощечку, прибитую к крышке открытого гроба, и прочитал – Томас Джеймс Уайт. Имя Томас уже использовали для моего брата Томми, поэтому свободным оставалось только имя Джеймс. А мой второй дед носил фамилию Уоррен. Тут же над мыльной пеной было решено, что если я окажусь девочкой, то мама сможет назвать меня, как ей нравится, если мальчиком, то меня назовут в честь обоих дедов. Потом они одели дедушку в его лучший костюм, уложили в гроб и отправились в маленький паб рядом с часовней, чтобы помянуть его и предаться воспоминаниям о достоинствах Мертона в сравнении с Тутингом.
Пару месяцев спустя в простом панельном доме в Белхэме родился я. Это сейчас благодаря правительству такие дома считаются историческими зданиями второго класса, а в то время они были просто временным жильем после массовых разрушений, когда бомбы сравняли половину Лондона с землей. Кое-кому война принесла пользу: на несколько лет папа был обеспечен работой, строя новые школы. Поэтому, когда три моих старших брата Мартин, Томми, Тони и сестра Джекки появились на свет, мама смогла остаться дома, чтобы заботиться о них. Еще через несколько месяцев родители переехали в нормальный трехкомнатный муниципальный дом на Топшем-роуд в Тутинге. В нем еще был чулан, перешедший в мое безраздельное пользование – прекрасное, уютное маленькое логово, которое превращалось в любое место, где я хотел находиться. Единственным местом, где я находиться не хотел, была школа. Люди думают, что от уроков меня отрывал снукер, но, честно говоря, я начал прогуливать задолго до него. Я был Геккельберри Финном, мальчишкой, который не мог сидеть спокойно за партой и, не отрываясь, смотреть на доску. Мне хотелось уйти оттуда, веселиться, изучать интересные вещи и искать новые приключения, которые ждали меня за каждым углом.
(1) На самом деле имеется в виду South London – Южный Лондон. «Sarf London» – произношение, характерное именно для жителей Южного Лондона.
(2) Ронни и Реджи Крэи – братья-близнецы, считавшиеся самыми влиятельными лидерами организованной преступности лондонского Ист-Энда в 1950-1960-х годах.
(3) Бар «Слепой нищий» в Уайтчепеле, построенный в 1894 году, известен как место, где впервые появилась “Армия спасения”, но еще больше прославился после того, как в 1966 году лондонский гангстер Ронни Крей застрелил там своего соперника Джорджа Корнелла.
(4) Джек МакВитти, он же Джек «Шляпа» был знаменитым лондонским преступником 1950-1960-х годов. Он занимался вышибанием денег и заказными убийствами для Крэев и был убит Реджи Крэем в 1967 году, предположительно, за то, что, получив авансом 1500 фунтов, не выполнил контракт на ликвидацию одного из бывших приятелей Реджи.
(5) Колокола церкви Сент-Мэри-ле-Боу в центре Лондона.
(6) Дюнкеркская операция — операция по эвакуации морем английских, французских и бельгийских частей, блокированных после Дюнкеркской битвы у города Дюнкерк в ходе Второй мировой войны.
(7) Бандой Ричардсонов (также известных как «Пыточная банда») называли криминальную группу, действовавшую в 1960-х в Южном Лондоне. Их помнят не так хорошо, как их соперников Крэев, но тем не менее в дни своего расцвета эти ганстеры имели крайне дурную репутацию.
(8) Фрэнк Дэвидсон Фрейзер, он же «Безумный» Фрэнки Фрейзер, – бывший британский гангстер, который провел более половины своей жизни в тюрьме за многочисленные преступления. Считается одним из самых известных преступников Британии середины ХХ века. Сейчас очень часто появляется на телевидении.