После того, как мы с Морин поженились, мы переехали ближе к дому – в Беллами хауз (1) на Гаррэт Лейн, Туттинг. Наша квартира находилась на первом этаже, что, к раздражению Морин, давало возможность всем моим друзьям заходить в гости в любое время дня и ночи. Она повесила оконную сетку, но даже через нее свет в комнатах был хорошо виден.
Часто заскакивал Пиви – в прямом смысле слова. Дорога к его дому шла мимо нашей квартиры, поэтому он всегда заглядывал к нам в окна. Если свет горел, он перепрыгивал через стену сада, легонько стучал в окно, словно предупреждая о своем визите, и шел к двери. Как-то он пришел поздним субботним вечером, хорошо перед тем набравшись. Увидев свет, он перелез через стену и пробрался к окну. Через сетку он увидел меня в халате, Морин, Тони Мео и Дениз. Мы ужинали.
Решив пошутить, он осторожно, очень-очень осторожно, взобрался на отлив, сдвинул сетку и тихо, как вор, распахнул окно. Я только-только откупорил бутылку вина и начал его разливать, как вдруг неизвестное тело с шумом вывалилось на пол перед нами.
Я заорал, вино выплеснулось из стакана, жареный рис и креветки – я люблю креветки – разлетелись по сторонам, осев в наших волосах и на мебели, словно конфетти. Завизжав, Дениз спрятала голову под диванной подушкой. Тони, по безупречной одежде которого каплями стекало китайское рагу, тоже не пришел в восторг. И только Морин осталась невозмутимой: «Привет, Пиви. Будешь пиво?».
Я чувствую себя виноватым перед нашими соседями из-за наших с Морин постоянных ссор. Я был довольно известен, поэтому нашему переезду сначала даже обрадовались. Соседи специально старались увидеть меня, гостеприимно приветствовали Морин, предлагали посидеть с Лорен. Но постепенно все эти люди съехали. Все, за исключением одной карги. Она была даже хуже чем мы, настоящая ведьма. Перед другими – более благовоспитанными, тихими, более сдержанными, мне бы хотелось извиниться. Должно быть, они чувствовали себя ужасно, когда слушали наши ссоры по любому поводу и без. Людям ведь не всегда видна обратная сторона медали. Да, бывало, доходило и до рукоприкладства, не отрицаю. Конечно, я сильнее, но даже когда я пытался просто уйти, Морин не оставляла меня в покое. Она преследовала меня, словно тигрица.
Неудивительно, что все разбежались в поисках более спокойных мест.
Морин не просто злилась на мои исчезновения, она очень беспокоилась. Она сидела ночами напролет и думала: «Если с тобой не произошел несчастный случай, Джимми Уайт, у тебя будут неприятности!».
Иногда она оправдывала меня перед собой или перед своими друзьями. Она говорила, что встретила меня, когда я был мальчишкой. У нее была жизнь нормального подростка со школой, множеством интересов и друзьями обоих полов, у меня же – только снукер. Я взрослел рядом с ней, и, возможно, я просто бунтовал – не знаю, против чего, ведь мне нравилось быть с ней. Проблема состояла в том, что еще мне нравилось проводить время с друзьями, играть в снукер или карты и ходить на скачки. Мне все нравилось. И, кажется, почти все, что мне нравилось, вредило мне или нашим отношениям или приводило к ссорам.
Морин говорила, что она никогда не думала, что ей суждена такая жизнь. Были, например, девушки, которые смотрели меня по телевизору или крутились вокруг меня на снукерных матчах. Телефонные номера необъяснимым образом попадали в мои карманы, и Морин находила их, когда вытряхивала джинсы перед стиркой. А однажды я забыл на видном месте маленькую черную книжечку. После этого Морин, вооружившись большой банкой белой краски и кисточкой, расписала все стены нашего дома телефонными номерами из нее. Кроме шуток! Мне показалось, что я вижу дурной сон, когда я это обнаружил.
«Я знаю, что ты любишь меня!- она была перепачкана краской и зла, как черт. – И да, я знаю, что я – твоя жизнь, но попробуй-ка объяснить мне это!» – и предъявляла мне очередной телефонный номер или фанатское письмо, которое я забыл смять и выбросить. Иногда она не пускала меня в дом. Я тарабанил кулаками в дверь, пинал ногами, орал, а Морин выключала свет и шла спать – зато просыпались все соседи. Я звонил и звонил ей из телефонной будки на улице, пока не доставал ее до такой степени, что она впускала меня обратно. Все успокаивалось до следующего раза. Всегда наступал следующий раз.
Как и большинство женщин, у Морин было исключительное чутье. Если я выигрывал много денег и не доносил их до дома, она всегда знала об этом, клянусь, всегда. Например, пару лет спустя – 23 апреля 1992, если быть точным (эта дата навсегда останется в моем сердце) – я сделал 147 в «Крусибле» в тринадцатом фрейме против Тони Драго, выиграл 114 тыс. фунтов за максимальный брейк и еще 14 тыс. фунтов за высший брейк турнира. Тони, да благословит Бог его сердце, даже всплакнул от волнения. Я от волнения очень быстро спустил всю сумму в карты и на скачках. А потом бегал и пытался занять деньги в счет будущих матчей, потому что Морин видела меня по телевизору и уже вовсю строила планы. Это было плохо, я ведь не смог бы даже объяснить «почему я так поступил?». Там, где замешаны интересы Морин, вам лучше бежать и прятаться, пока буря не стихнет.
Иногда я вползал в комнату с грацией гиппопотама, нализавшегося Джека Дениэлса, чувствуя себя Инспектором Клузо(2), который ждет, что его слуга Като вот-вот прыгнет и врежет ему боевым шестом изо всех сил. (Клузо специально просил Като об этом. Он поддерживал свою форму таким образом.) Нечто похожее было у меня с Морин. Просто вместо Клузо, бормочущего: «Като, где ты, мой узкоглазый друг?», представьте меня, который возвращается на рассвете и ласково икает: «Морин, где ты, мой маленький цветочек?» – и замените боевой шест кием для пула или чем-нибудь похуже.
Мы все видели «Розовую пантеру». Като прыгает, затем следует короткая драка, которая перерастает в побоище. В фильме все вокруг разлетается, ломается, бьется и превращается в руины. У нас с Морин было примерно так же. Пригласительный билет в нашу жизнь тех дней обещал следующую программу: «После выставочного матча по снукеру, вас ждет тихий ужин при свечах. В полночь карета скорой помощи отвезет вас в больницу Святого Томаса. Просьба заранее сообщить группу крови».
Как-то вечером мы с Морин горячо поспорили в своей квартире. Мы так быстро потеряли над собой контроль, что я испугался. Я все думаю, а правда ли это были мы? Разве мы можем так поступать друг с другом? Это было похоже на финальную сцену «Войны роз». В этом фильме Майкл Дуглас и Кэтлин Тернер играли пару, которая страстно и искренне любит друг друга, но так как ни один из них не желает уступать, они дерутся, практически в прямом смысле слова, до смерти. У нас с Морин в доме не было ни галереи, ни люстры, откуда и куда можно было бы свалиться, но мы приложили все усилия, чтобы уничтожить все вокруг, включая самих себя.
Грымза из соседней квартиры, решила, что у нас кого-то убивают, и позвонила в полицию.
И Морин, и я были изрядно помяты и покрыты синяками, у меня вдобавок еще текла кровь. Озабоченная женщина-полицейский попросила Морин выдвинуть против меня обвинения, чтобы она меня арестовала. Морина был так зла из-за предмета нашего спора, что согласилась. Нас по отдельности отвезли в местную больницу. Да, я понимаю, как это звучит. Тому, что мы делали друг с другом, нет оправданий.
Женщина полицейский отправилась вслед за Морин в осмотровую с бумагами, которые та должна была подписать, чтобы меня арестовали. Никто даже не догадывался, что я лежал в соседней осмотровой, где мне зашивали большой палец. Внезапно вся злость схлынула, оставив после себя только боль, и я начал понимать, что происходит прямо рядом со мной. Через тонкие занавески я слышал весь разговор. Женщина полицейский называла всех мужчин ублюдками, Морин вторила ей и говорила, что делает все, чтобы меня заперли, и я получил по заслугам.
Потрясенный таким поворотом событий, я сполз с кушетки и просунул голову через раздвижные занавески. «Привет, Морин», – и, протянув вперед свой рассеченный палец, пожаловался: «Я ведь тоже пострадал».
Она посмотрела на мою окровавленную руку, потом на меня и печально спросила: «Почему мы поступаем так друг с другом?».
Я не знал ответа. Иногда огонь горит слишком ярко. Страсть и любовь, злость и боль переплетаются так сильно, что понять это сможет лишь тот, кого тоже коснулись и подобный экстаз, и подобная мука. Мы обнялись и поклялись больше никогда не причинять боли друг другу. Но мы нарушили это обещание – и продолжали нарушать его вновь и вновь.
*
После ряда подобных столкновений, я решил купить Морин со своих призовых новехонький спорт-кар TR7 в честь того, что она сдала на права, а также во искупление всех своих грехов: прошлых, настоящих и будущих. Она пришла в восторг от подарка, и немедленно занялась машиной. Она даже установила личный номерной знак. Вскоре после этого нас ограбили. Мама считала, что это потому, что люди теперь знали, где мы живем.
«На их месте, – сказала мама, – я бы вела себя поскромней». А потом она посмотрела на все это с материнской точки зрения и добавила: «Но нельзя обвинять их [нас, то есть] в том, что они получают удовольствие от такой жизни, не так ли? Они ведь всего лишь дети».
Мы действительно на тот момент не выросли из песочницы. Наверное, именно поэтому мы и ссорились так часто. Это были не просто ссоры, это были дикие, горячие скандалы, доходившие до драки без правил и ограничений, после которых у нас перехватывало дыхание от ужаса перед тем, что мы могли натворить. Во время одной из таких ссор я начал прыгать по машине Морин, как на батуте, одновременно колотя по ней крышкой от мусорного ведра. Я тут же пожалел о своем поступке и купил ей еще один TR7 с откидывающимся верхом, на этот раз золотого цвета. Мне самому нравилась эта машина, только в то время я не умел водить.
Часто, чтобы не попасть под раздачу после своих затянувшихся отлучек, я сбегал в дом Виктора Йо или к маме – что-то вроде упреждающей меры по ограничению ущерба – и залегал на дно, пока вполне объяснимая ярость Морин не пойдет на спад. У меня было так много убежищ в Лондоне, что я зачастую забывал, где именно я нахожусь (и кто я такой тоже).
*
Морин сама сказала, что терпеть не может имидж «супружницы», который иногда проецировали на нее. Она всегда жила своей жизнью и «занималась своими делами», а не сидела дома, постоянно беспокоясь и волнуясь за меня. Бывало, что они с Дениз наряжались, ждали пока мы с Тони отзвонимся, пожелаем спокойной ночи, после чего убегали гулять по Вест Энду. Они слишком уважали себя, чтобы стараться удержать нас дома, или оставаться там самим, заламывая руки, рыдая и приговаривая «бедные мы, бедные».
Я всегда знал, когда она отправлялась развлекаться, хотя никогда не говорил. То, что она не сидела дома в печали, только добавляло эмоций и интриги в наши отношения. И прошедшие двадцать лет ничего не изменили.
(1) Беллами хауз это высотный бетонный дом в Лондоне
(2) Жак Клузо (Clouseau) — персонаж вымышленный Блейком Эдвардсом, старший инспектор французской полиции, главный герой серии комедийных кинофильмов о «розовой пантере»