Пролог
Май 2012-го, Шеффилд, Чемпионат Мира, 1/4 финала
Абсолютно уставший и подавленный я сидел во время перерыва в своей комнате для отдыха в театре Крусибл, размышляя о том незабитом розовом, который позволил моему сопернику увести четвёртый фрейм. Я понимал, что растерян. Честно говоря, я всегда казнил себя за глупые ошибки, как та, что я только что совершил. Всеобщий возглас из зрительного зала после промаха лишь подтвердил то, что я и так уже знал — после триумфа на 7 Чемпионатах Мира, после 5 побед на ЮК, 6 выигранных Мастерс, а также множества других различных турниров и побитых рекордов, моя игра просто сломалась. И настало время с этим смириться.
Почему после череды безуспешных выступлений, последовавшей после моего последнего ЧМ, выигранного более 10 лет назад, я все ещё здесь? Ведь сейчас я уже даже не вхожу в топ-16. А этом сезоне я вынужден был играть квалификацию на ЧМ, впервые со времен моей юности! После всего, чего я добился, делать вот это вот все было стыдно и унизительно. Квалификационные матчи игрались не в Крусибле, а в Институте Спорта Шеффилда, в каком-то холле с шестью столами и почти без зрителей. Я не имел ничего против тех, с кем мне приходилось играть в тех отборочных матчах, просто это не то, к чему я привык. Ведь чуть ли не в каждом матче я устанавливал рекорды, забивал сложные шары от нескольких бортов через весь стол, а теперь мне приходилось соревноваться в холле, не вдохновляющем на игру. Это постыдный и вгоняющий в депрессию опыт. На тот момент я просто хотел квалифицироваться на главное событие сезона, пытаясь сохранить то, что осталось от моей игры. Я играл против китайского игрока Ю Делу. Но это был не совсем снукер, потому что я думал лишь о том, чтобы побыстрее выиграть 10 фреймов. Я играл довольно надежно, поставив себе цель — победить как можно быстрее, чтобы добиться главного — выступить на ЧМ.
Я был рад, что прошёл, в том числе и потому, что я уже принял решение — это будет мой последний Чемпионат Мира. Хотя, в действительности, это будет вообще мой последний турнир в качестве профессионала. Я решил уйти. Поговорил об этом со своей женой Мэнди, и она согласилась с тем, что я уже не играю так же хорошо, как раньше. «Если ты не выигрываешь и больше не получаешь удовольствия от игры, какой смысл продолжать?» — спросила она. И я не мог с ней не согласиться. И мне даже не было жаль. Наоборот! Я почувствовал облегчение от того, что мне больше не придётся играть на людях в тот снукер, который я демонстрировал в последнее время, что мне больше не придётся изнурять себя ежедневными тренировками. С тех пор, как я стал профессионалом, я тренировался в том же клубе, что и Джон Спенсер, в Стерлинге, но когда он был продан, мне пришлось искать какое-то другое место. Решение казалось очевидным: переделать прилегающий к дому гараж на три машины в тренировочный зал. Дело было сделано, обстановка и атмосфера были очень комфортными, насколько это возможно. На самом деле даже слишком комфортными. Я начинал тренировки примерно в 11 утра — время, в которое я всегда тренировался — и заканчивал за час до пятичасового чая. Фоном спокойно и приятно гудели радио или телевизор, и то, что изначально должно было быть небольшой паузой во время игры, превратилось сначала в 15-минутный перерыв, далее — в 30-ти, затем в час, а иногда и в целый день отдыха. И тогда я говорил себе: «Да ладно, не парься, потренируешься завтра». Дисциплина, энергия, сильная игра, способность концентрироваться — все это в одночасье куда-то ушло. Раньше я относился к тренировкам, как к работе, сейчас же это то, что я делаю, когда у меня есть настроение и желание. Мне больше не придется участвовать в многочисленных менее значимых турнирах, в которых я не заинтересован, лишь бы только удержаться в рейтинге. Я убедил себя, что больше не могу играть так же хорошо, как когда-то, и мои опасения подтвердились. Каждый раз, когда я не забивал шар или проигрывал матч, я думал: «Ну вот, я же говорил.. Ты больше не соответствуешь. Твоя игра рассыпалась». И она рассыпалась. Она реально рассыпалась.
Вернёмся на арену.. Я сидел в своём кресле, с завистью наблюдая, как мой соперник суетился вокруг стола. Обстановка театра Крусибла померкла, перед глазами стояла тв-студия Бирмингема. Был 1983 год, 14-летний мальчишка из Шотландии, выглядевший моложе своих лет, готовился к своему первому матчу на тв-столе. Это был четвертьфинал турнира Junior Pot Black для игроков моложе 16 лет — версия очень популярной на BBC Snooker серии турниров. Этот парнишка добрался до четвертьфинала благодаря своему упорству и труду. Он играл всего лишь полтора года, но уже успел выиграть турнир Star of the future, а также Чемпионат Шотландии и Британии среди игроков до 16 лет. У него был врожденный талант, но было и кое-что ещё. Желание побеждать. И делать это убедительно. Несложно догадаться, кто был этот мальчишка.
В возрасте 14 лет я играл исключительно из любви к снукеру и в своё удовольствие. Мой стиль игры был абсолютно естественным и непринуждённым. Стойка, кьюинг, оценка ситуации и принятие решения, как побыстрее раскрыть позицию, не давая сопернику второго шанса — все это было на интуитивном уровне, а также из тех знаний, которые я почерпнул, смотря снукер по телевизору. Частенько из-за моего роста мне приходилось использовать рест, но даже будучи совсем юным, я отдавал предпочтение агрессивному брейк-билдингу, идя без страха на все, что можно было бы даже и не забивать.
Мой отец, Гордон, увидел мое первое выступление в шоу Pebble Mill. Он вообще смотрел все мои первые матчи. Отец был моим менеджером, водителем и вместе с тем, как и моя мама Айрин, и брат Кит, был моим самым большим поклонником. «Когда-нибудь наш Стивен станет чемпионом мира» — говорил он всем, кому только мог. Они с мамой были абсолютно уверены, что именно так и будет. Но они не были навязчивы, поскольку понимали, что в моем возрасте все очень переменчиво, что может настать день, когда я полностью потеряю интерес к игре. Но я не особо в это верил. Да и они тоже.
Я одержал победу в четвертьфинале турнира Junior Pot Black, обыграв своего соперника с убедительным счетом 70-23. Но в полуфинале я встретился с дерзким парнем на пару лет старше меня. Он просто разгромил меня. В послематчевом интервью мне задавали какие-то вопросы, но я не мог найти подходящих слов, настолько я был шокирован. И тем не менее, получив такой опыт и потерпев поражение, я ловил себя на мысли, что я наслаждаюсь каждым мгновением, проведённым на турнире, и хочу пережить все это снова и снова.
И какой же контраст был с нынешней ситуацией — подавленный, отчаявшийся бывший чемпион, который пытается и не может вернуться к былым успехам. И все же в первом раунде Чемпионата Мира-2012 я сделал максимальный брейк в матче против Стюарта Бинэма, установив свой личный рекорд. Это был мой 11-й официальный максимум. Бинэм не забил простой красный в левую среднюю, и я начал свой подход.
Во время этого брейка я снова был собой, прежним собой. После пяти или шести забитых шаров я поймал себя на мысли, что могу сделать максимум. Как только у меня получилось сконцентрироваться и сохранить такой настрой в течение всего брейка, магия моей чемпионской игры снова вернулась. Это то самое состояние, в котором я обычно пребывал на протяжении всего турнира. Сейчас же это длилось всего каких-то несколько минут, но когда эти моменты случались, желание побеждать доминировало над всем остальным. Я чувствовал, что зрители были в предвкушении того, что может произойти что-то значимое. По ходу брейка случались какие-то яркие вспышки меня прежнего, страстно желающего побыстрее забивать, когда рефери ещё даже не выставил шар на свою отметку, и когда я отправил последний чёрный шар в лузу, я победно вскинул руку, сжатую в кулак, вверх, чтобы поприветствовать публику. Все, кто наблюдал за максимумом, были рады, комментаторы нахваливали меня, а в качестве бонуса мне вручили чек на 50 тысяч фунтов. Был ли я счастлив? Конечно, да! А кто бы на моем месте не был? Вот и я тоже был в восторге — 147 очков, на которые я затратил примерно десять минут, и это были десять минут чистого адреналина и предельной концентрации. Но в глубине души я понимал, что из 36 ударов я был доволен только пятью или шестью. Когда я забил первый чёрный, я лишь слегка пошевелил группу красных шаров. А в свои лучшие годы, когда я делал сплит, красные шары раскатывались по столу, становясь удобными и простыми для дальнейшего построения серии. Тем не менее я искренне радовался, а все потому, что знал, что никогда не смогу повторить подобное достижение на этой арене.
— Кто говорил, что он уже не тот, кем был раньше? — эмоционально вопрошал комментатор Джон Вирго.
— Я! Я говорил это.
Тот матч я выиграл со счётом 10-4, и во втором раунде мне предстояло встретиться с Джоном Хиггинсом. Он был одним из лучших игроков, и потому я опасался, что он разгромит меня. Раньше я никогда не позволял подобным мыслям тревожить меня. И даже когда я выходил к столу, то беспокоился только о концентрации и о кураже. К счастью, у Джона был не лучший день. У нас обоих не клеилась игра, и тем не менее мы всё-таки делали сенчури. Но, если что, Джон играл под большим давлением, чем я, поскольку он защищал свой прошлогодний титул, ну, возможно, ещё и потому, что мы не встречались друг с другом в Крусибле. А игра здесь была моим коньком. Это та самая обстановка, где я провел свои лучшие выступления, это то самое место, где окончательно сформировалась моя репутация. И вот по различным причинам Джону нужно было что-то доказывать, в то время как мне — уже нет. Позже Джон говорил, что это был худший матч, который он провёл на ЧМ. В итоге я одержал победу со счётом 13-4 и, к моему изумлению, пробился в четвертьфинал, в котором должен был сыграть со Стивеном Магуайром.
Я мог бы играть против любого, начиная с топ-игроков и вплоть до спортсменов из низов рейтинга, поскольку кураж и талант, с которыми я играл более десяти лет назад, полностью пропали. Но всё-таки я знал, что с правильным настроем и мотивацией я могу и победить. Подбодрив себя и настроившись на матч, я поверил, что смогу пройти в полуфинал! И даже выиграть турнир! Прежний Стивен Хендри знал это наверняка. На интуитивном уровне. А нынешний — совершенно ни в чем не был уверен. И как только матч начался, стало очевидно, что у моего соперника была огромная воля к победе — то, чего так недоставало мне. Магуайр взял три первых фрейма, а в четвёртом я делал клиренс, намереваясь довести партию до победы, но на синий я вышел не на ту сторону, однако забил его. Но когда пришёл черёд розового, я лишь на 20% был уверен, что забью его.
И всё-таки я попытался срезать его, но не сумел и проиграл фрейм. В тот момент я сам себе был противен. Тот четырнадцатилетний парнишка, который почти тридцать лет назад суетился вокруг стола в Бирмингеме, ни за что бы так бездарно все не испортил.
Наступил пятнадцатиминутный перерыв, и пока я шёл в свою комнату отдыха, я окончательно осознал, что мои последние надежды на чудо, связанные с победой на ЧМ в этом году, исчезли, оставив меня в растерянности и отчаянии.
Рядом с дверью в мою комнату я увидел своего тренера Криса Генри.
— Это конец, приятель, — сказал я ему.
— Да ладно, Стивен, — поддержал он меня. — Еще рано делать подобные заявления, ты не должен сдаваться. Соберись!
Но мысленно я уже все себе сказал — с такого счёта я вряд ли вернусь в игру. Я понимал, что матч окончен. Психологически я уже его проиграл, несмотря на то, что ещё даже не вернулся на арену.
И пока Магуайр продолжал свою стремительную атаку, я мог лишь наблюдать за ним и предаваться размышлениям. Я завидовал тому, что он был у стола, набирая очки, подстегиваемый желанием выиграть. И, как бы странно это ни прозвучало, я тоже желал ему победы, просто потому, что я уже больше не мог переживать. Все, о чем я в тот момент мог думать, это то, насколько ужасна была моя игра, и что я скажу на послематчевой конференции про то, чем собираюсь заниматься после завершения карьеры. Концентрация окончательно и бесповоротно куда-то улетучилась, и я выглядел несчастным и жалким. И мой внешний вид, мои движения красноречиво об этом говорили. Ссутулившийся, подавленный, павший духом.
В какой-то момент я даже похвалил Магуайра, сказав: «Молодец!» А когда я выиграл свой второй фрейм, сказал ему: «Это лишь немного отсрочило неизбежное». О чем это я? На самом деле я хороший спортсмен, и уж чего я никогда раньше не делал, когда играл, так это не поддавался. А что сейчас?
Изредка я выполнял качественные удары (примерно каждый двадцатый удар, ну или что-то около того), и когда они проходили, я думал: «О, ну это было не так уж и дурно, может быть, я ещё всё-таки в игре?!». Но потом снова внезапно появлялся какой-то демон и нашёптывал мне: «Нет!». И действительно! Следующие девятнадцать ударов были ужасны. И вот наконец все закончилось. Я проиграл матч со счетом 2-13, а во время пресс-конференции объявил о завершении карьеры.
— Настало время уходить, — резюмировал я, — буду меньше тратить времени на переезды, а больше проводить его дома, с семьей. Ну и тому подобные вещи, которые принято говорить в таких случаях. Обычно, когда я провально проигрывал матч, мои ответы на все вопросы журналистов не были красноречивыми, я ограничивался лаконичными «да» и «нет». Сейчас же, после моего фиаско, я был вежливым и любезным, потому что знал, что все закончено — гейм, сет, матч и карьера. Аплодисменты собравшихся журналистов, раздавшиеся после окончания пресс-конференции, были подтверждением этого. Правда заключалась в том, что моя игра стала ужасна, и это угнетало меня. Я убрал свой кий в футляр, дал несколько автографов и с гордо поднятой головой, покидая зал через служебный вход, направился прямиком в Шотландию. Король Крусибла окончательно и бесповоротно потерял свою корону и в тот самый момент испытал невероятное облегчение.
Глава 2
Отец уже начал терять терпение. Он уже трижды спрашивал, собрался ли я. К трём часам мы должны были быть в Масселборо у бабушки, мамы отца, на рождественский обед, а я даже ещё не снял пижаму.
— Стивен, — позвал отец, и в его голосе были слышны нотки раздражения. — Если ты сейчас же не спустишься и не приведёшь себя в порядок, мы опоздаем!
Я слышал его, но даже не отреагировал на замечание. Мне нужно было забить синий, затем розовый и наконец чёрный, чтобы выиграть. У меня не было соперника, но это было и не важно. Я забивал каждый шар, чтобы победить. И так продолжалось с того самого момента, как в 6 утра мы с моим братом Китом подскочили с кровати, чтобы посмотреть, что нам подарили.
Конечно, я уже знал, каким будет мой подарок, и в эти оставшиеся до праздника недели я со все возрастающим интересом наблюдал за снукером и его звёздными игроками. Только что завершился Чемпионат Великобритании, который проводился в Престоне в Guild Hall. Я смотрел его по телевизору каждую свободную минуту. Мне нужно было узнать и выучить правила игры, как устанавливается стол, во что одеваются игроки, как они держат кий, как забивают шары, как они выглядят вне стола, в чем заключается работа рефери — в общем, мне нужно было знать об этой игре все, потому что, проснувшись в Рождество, я хотел уже уметь играть в снукер.
В этом году единственным настоящим победителем в профессиональном туре был Стив Дэвис. Ему было всего 24, но мне он казался поистине взрослым и опытным спортсменом. В этом году Стив выиграл Чемпионат Мира, Чемпионат Англии среди профессионалов, Классик и Интернешнл Мастерс, а теперь ещё и Чемпионат Великобритании. Я представлял его неким роботом — так хладнокровно и размеренно он уничтожал своих оппонентов.
А ещё был Джимми Уайт. Он тоже вызывал неподдельный интерес. Джимми все ещё был юниором, а менее, чем через месяц и я должен был быть в их числе. Когда Вихрь носился вокруг стола, словно акула, набрасываясь на все, что было в его поле зрения, создавалось стойкое ощущение опасности. Он наносил хлёсткий удар, чтобы раскрыть положение красных, и без труда загонял их в лузы, занимая стойку уже для следующего удара, когда рефери ещё даже не выставил цветной шар на свою отметку. Никаких сомнений, только скорость. Джимми играл как человек, который очень спешил, потому что должен был успеть ещё в несколько мест. Мне нравилось, как быстро он выигрывал свои фреймы, и то, как он контролировал биток. И вот эта ловкость в 1981 принесла ему победы на Northern Ireland Classic и Scottish Masters. Многие считали, что в один прекрасный день он станет чемпионом мира, если, конечно, сможет найти уязвимое место в игре Дэвиса.
Джимми был крут. И выглядел он так, словно родился с умением играть.
Он левша, и это выделяло его на фоне всех остальных. Джимми уже был моим героем! И вот сейчас, когда я забивал шар за шаром, я думал только о Джимми, о его ловкой и легкой манере, в которой читалась естественность всех его действий.
— Стивен!
Я неохотно положил кий на стол и пошёл надевать свою лучшую праздничную одежду.
— Сколько мы там пробудем ? — поинтересовался я. — Можем мы быстренько пообедать и вернуться домой?
— У тебя впереди все каникулы, ещё наиграешься, — ответила мама.
И она была права. Следующие две недели я провёл у стола, играя в снукер все дни напролёт. Один или два раза со мной играл Кит, но я довольно быстро с ним расправился и при этом считал это пустяком. Ведь он младше меня. К тому же у него были свои собственные рождественские подарки, с которыми он мог бы играть, мои его особо не интересовали. Я продолжал свою воображаемую игру против Стива Дэвиса, Алекса Урагана Хиггинса и Тони Мео. Краешком глаза я заметил, что отец внимательно наблюдал, как я забил красный и затем точно вышел на цветной. Мне нравилось ощущение контроля битка и то, что я нашёл естественную и удобную стойку.
Глава 2. Продолжение
После нескольких недель тренировок я уже запросто делал брейки по 40-50 очков. Киту было неинтересно со мной играть, а отец меня уже даже опасался. Никто не любит проигрывать, а он делал это довольно часто. Через несколько недель после моего дня рождения отец поинтересовался, хотел бы я пойти поиграть на большом столе (у Стивена был детский стол) в местный снукерный клуб Maloco в Данфермлине. Да, я хотел, очень хотел! Я хотел, как Джимми Уайт, сновать вокруг «правильного» стола с висящими над ним лампами. Я хотел слышать звук соударения битка, когда он сталкивался с красными или цветными шарами.
Maloco находился рядом с Хай Стрит. Клуб был очень старый и знавал лучшие времена. Откровенно говоря, это была своего рода забегаловка — во всем, вплоть до шаров, которые нам выдали для игры. Каждый красный был разного оттенка, а один или два были даже с небольшими сколами. Там также был и ещё один стол, на котором все красные были в идеальном состоянии, а сукно не выглядело потрепанным. Как нам сказали, этот стол всегда был зарезервирован для лучших игроков, т.е не для таких, как мы с отцом. Но мне было все равно. Я настолько был воодушевлен, что пришёл с папой и его родным братом Додом в этот прокуренный, старый клуб с высокими, сводчатыми потолками, рядами столов и множеством мужчин, где клубы сигаретного дыма поднимались вверх, вися в воздухе, как одно большое облако. Здесь почти не разговаривали. Тишину нарушали лишь клацающие звуки от соударения шаров. Я влюбился в это место с первого взгляда!
Столы казались огромными, в четыре раза больше моего. Но к моей радости, я узнал, что смогу беспрепятственно передвигаться вокруг них — не как у меня в комнате, где стол стоял почти вплотную к стене. Папа и дядя Дод выбрали стол и стали расставлять шары. Внезапно я осознал, что не смогу за ним играть, поскольку он очень большой, а я очень маленький. Мне пришлось бы использовать рест, удлинитель и спайдер, чтобы иметь шанс хоть что-то забить. Отец поймал мой обеспокоенный взгляд и, кажется, понял, о чем я думал. Но раз уж я был там, то тихонько просидеть в уголке со стаканом колы и пакетиком чипсов, наблюдая за игрой папы и дяди, в мои планы точно не входило.
Отец разбил пирамиду. Около пяти минут они с дядей просто гоняли шары. Затем папа кивнул мне, подзывая к столу.
— Давай, сынок, — сказал он, — попробуй забить.
Я намеревался отправить красный в левую среднюю своим подаренным на Рождество кием (тоже детским). На моем столе это не составило бы труда. А здесь же биток медленно покатился в сторону красного, лишь слегка соприкоснувшись с ним. Папа и дядя Дод рассмеялись, а затем папа протянул мне настоящий большой кий.
— Тебе нужно приложить немного усилий при выполнении удара, Стивен, — посоветовал дядя, — иначе ты так ничего и не забьешь.
Я прислушался к совету. И через какое-то время поймал ритм. После определенных усилий мне удалось забить красный и точно выйти на коричневый, который я потом тоже забил. Меня накрыли те же самые эмоции, которые я испытывал, когда делал брейк на своём маленьком столе у себя в комнате. Это невероятное ощущение — ощущение непобедимости. Хотя в этом возрасте, я, конечно, был очень даже «победим», но я уже знал, что у меня есть уверенность в том, КАК я играю. Папа и дядя отошли в сторону, смотря, как я сыграл ещё два красных и два цветных. Парень, игравший за соседним столом, на мгновение поднял голову, чтобы посмотреть на меня.
— Этот малец не так уж и плох, — заявил он. Сколько ему?
— Недавно исполнилось тринадцать, — ответил отец, — на Рождество мы подарили ему маленький стол.
— Крутой! — заключил он.
Я молчал и был в этот момент краснее, чем любой из красных на столе.
— Точно — малец, — мысленно согласился я. Мой рост удивлял многих, я и сам регулярно задавался вопросом, почему я не расту, как большинство ребят из моего класса.
Мы поиграли ещё часик, а затем отец, взглянув на часы, сказал:
— Стивен, нам пора домой! — Тебе завтра в школу.
Глава 2. Заключительная часть
Я разочарованно кивнул в знак согласия. Мне не хотелось отсюда уходить. Вообще! И уж совершенно точно я не хотел променять клуб на скучные школьные занятия. Я поинтересовался, сможем ли мы в ближайшее время прийти сюда снова? Отец утвердительно кивнул, и я улыбнулся. Тут я чувствовал себя как дома, потому с нетерпением хотел побыстрее вернуться, хотя мы даже ещё не ушли!
Через несколько недель мы с папой снова пришли в этот клуб. И как только я переступил порог, меня опять накрыла атмосфера этого места с его выцветшими красными и всем остальным. Отец расставил шары, а я с нетерпением разбил пирамиду, желая уже как можно быстрее начать игру. В этот раз я чувствовал себя более уверенно, и когда легкое волнение от осознания того, что мы снова здесь, улеглось, а я сумел успокоиться, я приступил к построению серии.
Вскоре я стал постоянным посетителем Maloco, и когда я проходил мимо старших ребят, смущённо ловил их одобрительные кивки и подмигивания. Отец по-прежнему сопровождал меня, и когда завсегдатаи клуба наблюдали за моей игрой, я видел, что во взгляде отца сквозила гордость.
Изредка мне говорили, что однажды я выиграю тот или иной турнир, но ни одно из этих высказываний я не воспринимал всерьёз. На тот момент я просто наслаждался забиванием шаров, вдохновленный атмосферой клуба.
Спустя один или два месяца визитов в Maloco, в один из дней отец пришёл домой, держа в руке местную газету.
— Взгляни на это, — протянул он мне ее, — на следующей неделе в городе открывается новый снукерный клуб. Мы должны сходить туда.
С широко распахнутыми глазами я прочитал заметку о новом клубе под названием Classic Snooker Centre. Все это казалось невероятным. И когда через неделю мы переступили порог нового клуба, мое сердце бешено заколотилось. Это место очень отличалось от старого прокуренного Maloco. Все столы были абсолютно новыми, а на новеньком и чистеньком ковровом покрытии не было пепла и прилипших жвачек, ну и, пожалуй, самое главное — все шары были того цвета, которого и должны быть! Если сравнивать, то это примерно то же самое, что зайти в 5-звездочный отель после грязной гостиницы с сомнительной репутацией. Я был счастлив и никак не мог поверить в то, что в Данфермлине появился такой крутой клуб. Я пообещал себе, что отныне каждую свободную минуту после школы буду проводить здесь. Отец был потрясён не меньше, и не только самим клубом, но и баром, который там был! Это то, чего так недоставало Maloco. И теперь во время игры запросто можно было бы позволить себе пинту пива.
Там мы встретили Билла Флетчера, владельца заведения и по совместительству неприятного типа. Совершенно очевидно, что он не хотел, чтобы мальчишки типа меня что-то испортили в его новом, сверкающем клубе. А со временем он даже и не пытался скрыть раздражения по отношению к ораве сопливых пацанов, которые по субботам приходили играть в его клуб и занимали все столы.
Но даже отношение Билла не могло мне помешать делать то, что я хотел. Не преувеличу, если скажу, что я часами торчал в этом клубе, и тогда, когда другие ребята, гурьбой вываливаясь из школы, торопились домой, я шёл на остановку в ожидании автобуса до Данфермлина. Он частенько задерживался, и мне приходилось стоять в одиночестве, но все это меня ничуть не беспокоило. Если мне удавалась сыграть несколько фреймов до вечернего чая, я был счастлив!
Через несколько месяцев мои родители заметили, как из обыкновенного ребёнка с рождественским подарком я превратился в того, кто просто бредил снукером и всем тем, что с ним связано. Они знали, что моя учеба трещит по швам, и изредка всё же напоминали мне, что занятия важнее хобби. Хотя, в общем-то, они меня всячески поддерживали, говоря, что если я хочу продолжать ходить в Classic Snooker Centre, мне придётся найти способ самому платить за вход. И поскольку они не могли все время давать мне деньги, отец предложил мне подрабатывать по несколько часов в субботу утром в своей фруктово-овощной лавке в Данфермлине, чтобы заработать на карманные расходы. Я был согласен на все, лишь бы почаще находиться у снукерного стола. Отец доверил мне сортировать картофель. В подсобном помещении магазина я опустошал огромный мешок картошки весом в 56 фунтов (~25,4 кг) и затем мне нужно было рассортировать его небольшим горками по три, пять и десять фунтов соответственно. Это была очень нудная и неинтересная работа, но я справился, и спустя три часа у меня уже были первые карманные деньги на клуб, а помимо них даже ещё немного осталось, этого хватило на имбирный пряник с сахарной глазурью и на бутылку молока, которые я купил в булочной на Хай Стрит. Мне нравилась свежая глазурь, когда она ещё не успевала затвердеть, став жесткой и ломкой. Для меня это было принципиально. А ещё я иногда как-то уж чересчур увлекался сортировкой картофеля на кучки по три, пять и десять фунтов и слегка раздражался, когда приходили покупатели и портили мои аккуратные и старательно сложенные горки картофеля, напротив желая приобрести большой мешок. Если я был в настроении, то с удовольствием раскладывал овощи горками. Это чем-то напоминало мне мои тренировки — когда я ловил кураж, я играл часами, ни о чем не задумываясь. Тогда я не мог и представить, что работа в магазине отца будет единственной за всю мою жизнь, не связанной со снукером.
Иногда я тренировался один, а иногда играл против других ребят, которые тоже приходили в клуб. Одним из них был Конрад Уайтлоу — немного бесцеремонный, но милый парнишка из Келти, который так же, как и я, работал в магазине моего отца. Конрад любил снукер, а вместе с ним обожал и Алекса Хиггинса, точно так же, как я восхищался Джимми Уайтом. Когда мы играли вместе, мы изображали Алекса и Джимми, этаких плохих парней, которые в достаточно отвязной манере держали зрителей в напряжении на протяжении всего матча. Это были милые детские забавы. Вечно недовольный Билл видел, КАК мы увлечены снукером, но ни разу не позволил нам задержаться и поиграть хотя бы одну лишнюю секундочку. По правде говоря, один раз он всё-таки проявил великодушие, и было это в тот самый день, когда у них с женой родился первенец, и чтобы как-то отпраздновать это событие, Билл разрешил нам с Конрадом поиграть новыми шарами!
Мне по-прежнему нравилось играть в паре с отцом. И именно в одном из таких матчей в Classic Snooker Centre через несколько месяцев после моего 13-го дня рождения я сделал свой первый сенчури брейк! Был обычный спокойный день, в клубе было немноголюдно. Без каких-либо сомнений и страха я забивал шары один за другим, а папа фиксировал счёт. И не смотря на то, что я уже по сути обыграл его, отец подбадривал меня. А когда я забил последний чёрный, он в изумлении посмотрел на меня.
— Ты сделал сенчури в 102 очка! — радовался папа. — Ты сделал это, Стивен! Это твой первый сенчури брейк!
Он помчался к Биллу, чтобы рассказать об этом, и тот тоже был шокирован этой новостью. Сварливый Билл поинтересовался, были ли свидетели произошедшего. Казалось невероятным, что столь юный пухлощекий мальчишка смог сделать сотню! К сожалению, никто, кроме отца, не видел этот брейк. Но глядя на наши шокированные лица, он понял, что мы не выдумали эту историю.
Отца просто распирало от гордости. И он, даже толком не переступив порог дома, крикнул маме:
— Угадай, что сделал Стивен?
— Что? — обеспокоенно спросила она. — Что же он сделал?! Надеюсь, он не вляпался в неприятности?
— Он сделал сенчури, Айрин! — ликовал отец. — Ты представляешь? Брейк в 102 очка! Стивен был великолепен!
Мама просияла от радости и поцеловала меня в макушку.
— Молодец, сынок, — похвалила она меня.
— Знаешь, я думаю, в один прекрасный день Стивен станет Чемпионом Мира. — резюмировал отец. — Я это чувствую.
— Думаю, ты прав, Гордон, — согласилась с ним мама. — Он очень талантлив.
Я стоял озадаченный, не зная, как мне на все это реагировать. Может, они правы?! Но откуда они это узнали? И что мне нужно делать, чтобы стать лучшим в мире?
