Эпилог

Использование материала разрешается только при условии наличия активной ссылки на Top-Snooker.com в начале текста.
Текст предназначен для ознакомления и не является источником извлечения коммерческой выгоды.

Прошел год с тех пор, как я написал эту книгу, и это было весьма беспорядочное время. Я выиграл три турнира, а во многих – вылетел в первом раунде, побил рекорд, сыграл максимум на чемпионате мира, пережил неприятный рецидив и стал героем нескольких очень странных (хотя и не совсем безосновательных) статей в газетах о том, что я принимаю мусульманство.

В отношении снукера сезон начался очень хорошо. Я выиграл первый турнир – Регал Скоттиш Мастерс, в сентябре 2002-го, потом ситуация стала ухудшаться, но вскоре все опять наладилось. На старте сезона я чувствовал себя отлично и был полон оптимизма. В Шотландии я победил Стивена Хендри в полуфинале 6-3, а в финале встретился с Джоном Хиггинсом, которого тоже разбил – 9-4. Один турнир, одна победа. Игра, казалось, шла нормально, я получал удовольствие – гораздо больше, чем тогда, когда выиграл чемпионат мира (я тогда скорее выполнял работу, чем радовался). Хотя и не было такого чувства полета, как в юности, но все равно…

Потом все стало ухудшаться. Я ужасно сыграл на чемпионате Великобритании в Йорке, и был так расстроен, потому что этот турнир я особенно хотел выиграть. Свой первый матч в ТВ-раунде я выиграл 9-2, но потом я играл хуже некуда (знакомо, правда?), потом я побил Марко Фу 9-7 – опять, после ужасающего представления в первой сессии. В четвертьфинале я играл против Дрю Хенри, и все ожидали, что я выиграю, но я играл очень плохо. Я не мог сосредоточиться на игре, словно бы я был где-то далеко.

В итоге я больше наблюдал за игрой на соседнем столе, чем за своей собственной. Я постоянно заглядывал на телеэкран, потому что там играл Джон Хиггинс с Кеном Догерти, и их игра была куда интереснее моей; я слышал, как публика аплодирует их сериям, и ощущал, что я что-то пропускаю. Дрю Хенри победил 9-6. Когда я уступал 4-2, то играл так ужасно, что переложил кий в левую руку, это меня немного настроило. Я выиграл последние два фрейма левой рукой, и мы ушли на перерыв со счетом 4-4. Но на вечерней сессии я опять вернулся к правой. Наверное, следовало продолжать играть левой, так мне нравилось больше.

Все это комментировал Стив Дэвис, и он заметил, что всегда можно сказать, что Ронни недоволен, когда он начинает играть левой. Это справедливо – многие комментаторы предполагали, что я перекладываю кий в левую руку, чтобы расстроить соперников, но это очень далеко от правды. На самом деле, я это делаю, когда расстроен сам. Так что, наверное, когда игроки видят, что я играю левой, они должны ободриться. В этом сезоне я бы хотел слегка это перемешать и начать играть левой, когда игра будет хороша, чтобы остальным было сложнее распознать мое состояние.

Я проиграл все матчи, вплоть до середины сезона, но потом все как-то выровнялось. В марте 2003-го я выиграл Euroреаn Ореn, и сразу после этого – Айриш Мастерс. Я оказался в подходящей компании с одной женщиной, которая верила в позитивное мышление и спросила меня, не хочу ли я позаниматься со спортивными психологами, потому что я рассказал ей, что снукер опять сводит меня с ума. У нее был список спортивных психологов, он его получила от бывшего футболиста Алана Брэзила, мы проверили всех, прежде чем я решил обратиться к одному из них, по имени Пит Коэн.

Я был очень скептически настроен и уверен, что никто на свете не вытащит меня из моей хандры. Но никогда не знаешь наверняка, может быть, это и есть ответ. Я приехал к Питу в Брайтон и он начал работать со мной по мотивационным техникам, пытаясь заставить меня опять захотеть играть – бывали времена, когда мне просто не хотелось брать кий в руки. Его задачей было заставить меня опять полюбить игру, и он сказал, что это как голод: вернется голод, вернется и форма. Кроме того, он пытался научить меня больше верить в себя. Он спросил, за кого я болел в детстве. Я назвал Мухаммеда Али, Тайгера Вудза, Карла Льюиса и Майкла Джонсона. Он достал их фото, положил мою фотографию посередине, чтобы ее окружали величайшие, и сказал, что я – один из них, что мне нужно повесить эти снимки над телевизором в спальне, чтобы они меня вдохновляли и постоянно напоминали о моем «величии». Я пытался это принять, но глубоко внутри, какие бы проблемы у меня не возникали, я верю в себя, так что мне не нужно напоминать, что я велик. Я знаю, что могу играть, верю в свои способности, но также знаю, что в большинстве случаев я эти способности не реализую, и не управляю ими, и это действительно меня расстраивает. Это как иметь мощный пистолет, который не заряжается. Все, что я хочу – это чтобы моя игра была хорошей в 60-70-ти процентах случаев, и я не против, чтобы в остальное время она была не очень. Но чаще всего она паршивая. Я не ищу совершенства, хотя бы просто стабильности. И это не является для меня чем-то нереальным, особенно если вспомнить количество выигранных подряд матчей, которые были у меня в Блэкпуле, когда я стал профессионалом. Тогда стабильность была моей торговой маркой.

Я утратил ее. Думаю, частично это произошло из-за того, что я начал подходить к игре слишком технически. Бывали времена, когда я сам себе заступал дорогу, и прекращал доверять тому, что делал естественно. А что при этом хуже всего – я помню так четко те дни, когда у меня не было ни тревог, ни беспокойства, и я забивал шары шутки ради. Точнее, не это воспоминание меня расстраивает, а то, что я это больше не смог повторить.

Пит и я беседовали перед турнирами, и после. Ему было интересно поработать с кем-то вроде меня, готовым попробовать все, что угодно. Он видел, что я очень ревностно отношусь к своей работе, и если сказал, что попробую что-то, то так и сделаю. Мы оба многое из этого извлекли. Каждые две недели я приезжал к нему в Брайтон и мы играли в гольф. Мы делали все на свете, даже то, что могло показаться смешным, если бы я это сделал на глазах у посторонних, но перед ним я не комплексовал. Мы использовали визуализацию и всякие звуковые эффекты, чтобы прочистить голову. Некоторым образом мы даже использовали что-то вроде медитации, основанной на буддистском учении. Это насчет того, что твой разум должен быть спокоен и сосредоточен на самом себе. Когда я играю хорошо, с моей сосредоточенностью все нормально, но когда я начинаю бороться, то теряю фокус. Конечно, это напоминает вопрос, что было раньше, курица или яйцо: может, я играю плохо из-за того, что не сосредоточен, а не наоборот. Но я определенно знаю, что не мог сосредоточиться в матче с Дрю Хенри и мне стоило огромного труда сохранить концентрацию в матче против Марко Фу на прошлогоднем чемпионате мира. Мне было так плохо на той игре, что я просто не хотел там быть.

Многие предполагают, что я должен был по крайней мере радоваться, когда сделал 147, но поверьте мне, ничего подобного. Я просто поверить не мог, что все шары закатываются в лузы – идеальный максимальный брейк, ни одного случайного шара, но всю партию я чувствовал себя кошмарно. Единственным утешением (действительно, утешением) стало то, что хоть я и не попал в Шеффилд, вылетев в первом раунде, зато ушел с 200 тысячами фунтов. Так что я забрал второй денежный приз Шеффилда.

Хотя, будь у меня выбор, я бы предпочел отказаться от 147-ми ради победы. На следующий день, когда я сидел в одиночестве и обдумывал ситуацию, я понял, как сильно в себе разочарован, только сделать я с этим ничего не мог. Нужно просто смотреть на вещи философски, подождать двенадцать месяцев и попытаться опять. Хотя деньги за набранные 147 действительно смягчили удар. Отлично, подумал я, по крайней мере, хватит, чтобы купить еще пару домов. Но я был измочален и отреагировал на это худшим из возможных способов – опять запил.

Вообще-то, я опять начал пить после победы на турнире в Ирландии. Оттуда я поехал в Манчестер, встретил приятелей, и в конце концов стал напиваться каждый вечер. Я знал, что у меня на носу чемпионат мира, понимал, как это важно, но я себя не контролировал. Водка, Южный Комфорт с лимонадом, пиво – в общем, я покатился. Я выиграл два турнира подряд и как идиот решил, что полностью излечился от своих пристрастий. Пит начал помогать мне мыслить позитивно – слишком позитивно. Я перестал считать себя аддиктом. Он мне сказал, что я контролирую свою жизнь, и что если мне хочется пропустить рюмку, то не стоит себе отказывать, а я из-за своей восприимчивости за это ухватился.

Это опять запустило старый процесс отрицания. Я не алкоголик, значит и не нужно переживать из-за рюмки время от времени. Только я никогда не был способен ограничиться только пинтой пива, и глупо было думать, что что-то изменилось. Вскоре я это понял: после пинты пива я захотел еще, и еще, пока не набрался.

Я уходил в загул с пяти вечера до двух или трех утра, потом отсыпался и все начиналось сначала. Я забегал в спортзал на полчаса и думал: что ж, по крайней мере, я могу тренироваться, и если приведу себя в пристойное состояние, то не буду выглядеть в Шеффилде так, словно пришел с улицы.

Так что я устроил для себя неделю полной трезвости перед Шеффилдом. Такой безумный кратковременный подход. Я вспоминал, что не соглашался со всем, что говорил мне Пит – определенно не с тем, что мне можно пить, но умеренно. Многое из того, что он мне говорил, оказало на меня очень позитивный эффект, но я это все просто профукал. Вместо того, чтобы вернуться в Чигвелл после победы на двух турнирах, я в первую очередь подумал: чудесно, я опять хорошо играю, так что пойду и отпраздную с теми, кто умеет праздновать. А на следующий день вместо того, чтобы взяться за голову, и понять, что же я делаю, я просто впадал в депрессию.

Я не говорю, что поэтому проиграл в Шеффилде, но это явно было одной из причин. И продолжилось после чемпионата мира. Как только турниры для меня оканчиваются, я их даже по телевизору смотреть не могу. Нет ничего хуже, чем когда снукер продолжается, после того, как ты оттуда вылетел и все об этом говорят. Я остался в Шеффилде еще на три дня. Ходил в Крусибл, пропускал пару рюмок, потом пропадал в ближайшем баре или приглашал всех друзей к себе в отель. По крайней мере, мне хватило самообладания, чтобы не впадать в уныние перед остальными игроками.

На самом деле, я просто хотел уйти от них. Мне неуютно среди остальных игроков. Я прихожу делать свою работу, и если я сосредоточен, то справляюсь, но я не стал бы приходить на турнир, просто чтобы поздороваться, потому что с большинством людей у меня мало общего.

После Шеффилда я несколько дней провел в Лондоне, и несколько – в Манчестере. Потом все понеслось. Я опять пил, опять ушел в загул на шесть недель. Вскоре я опять впал в депрессию, и решил для себя: так продолжаться не может. И тогда я решил, что мне нужно вернуться к Анонимным Наркоманам и разобраться в своей жизни.

Все то время, пока я себя добивал, я даже не думал о возвращении туда. Мне было стыдно. А первые недели я вообще не думал, что мне это нужно: я все держал под контролем и просто развлекался. Пит мне говорил, что я достаточно силен, чтобы позволить себе выпивать, хотя он еще говорил, что я должен быть силен, чтобы осознать, что это мне не поможет. Но какими бы добрыми не были его намерения, думаю, он меня переоценивал. Сколько бы я ему ни рассказывал, он не мог понять, что я не из тех, что может хорошо погулять, а потом встать утром, и сказать: «А мне это действительно нужно? Нет, не нужно». Я пытался контролировать количество спиртного и развлечения, но у меня не получилось.

Так что я понял, что единственным решением для меня является возвращение к Анонимным Наркоманам. Сейчас, когда я это пишу, я уже четыре месяца ничего не принимаю – это второй по длительности срок полной трезвости для меня. Я знаю, что вы все это уже слышали раньше, но надеюсь, что сумею все привести в порядок. Более того, на этот раз я даже бросил курить. Невероятно, никогда не думал, что сумею, но пока это получается.

Я серьезно занялся фитнессом в последние четыре месяца и действительно получил от этого удовольствие. Это действительно необходимо. Дело даже не в том, что физические упражнения – это естественный наркотик, еще они помогают убить время, потому что когда ты прекращаешь гробить свое здоровье, то обнаруживаешь, что у тебя есть слишком много времени, чтобы потакать своим желаниям, а в моем случае это опасно. Я должен что-то делать, например, устроить для себя какое-то испытание, или поехать на два месяца в армейский тренировочный лагерь. Никогда не пробовал, но меня это привлекает: знаете, живи круто и все такое…  Возможно, эта необходимость устраивать себе испытания, кажется чем-то болезненным, но таков уж я есть. И вообще-то, в данный момент я себе нравлюсь.

Меня очень поддержали, и я хожу на собрания дважды или трижды в неделю. Трех собраний хватает, но иногда у меня не получается их посетить и мне становится неудобно из-за этого. Три собрания дают мне возможность держаться, напоминают, откуда я вышел и к чему могу прийти, потому что я вижу тех, кто приходит впервые, и понимаю, как могу пасть. Теперь я не считаю, что упускаю какую-то возможность – я вспоминаю, каким жалким себя чувствовал, когда сидел в Шеффилде в полном одиночестве и был в такой депрессии, что никого не хотел видеть, и никто не хотел видеть меня. К счастью я осознал, что должен сделать выбор: или продолжать разрушать свою жизнь, или вернуться на собрания, что позволит мне найти внутреннее равновесие. Я понял, что чаще всего я был спокоен и в ладах с самим собой именно на собраниях; я перепробовал все, и это мне помогает большей всего.

Конечно, и года не может пройти, чтобы я не украсил собой первые страницы газет, но, должен признать, эта история удивила даже меня: «Ронни О’Салливан обращается к Исламу», – кричали заголовки таблоидов. Одна газета даже напечатала фото, где я держу в руках Коран. Как обычно, в этом была и доля правды, но неправды – куда больше. В последние годы я думал о Христианстве и Буддизме и как-то беседовал с моим другом Назом, боксером Принцем Назимом об Исламе, это был долгий и интересный разговор. Мне нравилось, что его религия давала ему такое ощущение цели. В общем, я несколько раз сходил с ним и его друзьями в мечеть и принял участие в службе. Если честно, я понятия не имел, что там происходит, но когда мне велели повторять какие-то слова за ними, я это делал. Но веселье началось, когда меня окружили сотни людей, которые меня целовали и обнимали, кажется, они решили, что я принял Ислам.

Но это было для меня полной неожиданностью, и если я дал основания так считать – прошу прощения, я не хотел. Я вернулся домой, забыл обо всем, а через пару месяцев в газетах появились эти статьи. Это было очень странно, и, если честно, довольно неприятно, потому как я оказался в неудобном положении. Я хотел объясниться, но не так, чтобы это выглядело, словно я оскорбляю чью-то религию. Я решил, что лучше просто не обращать на это внимания, пускай само уляжется. Однако появлялись все новые и новые статьи, в которых говорилось, что остальные снукеристы посмеиваются над последним обращением Ронни, но если это поможет ему обрести мир, то это хорошо для него… в общем, в таком духе. В итоге, я решил прояснить ситуацию, сделать заявление и пояснить, что у меня много друзей-мусульман, и что я посетил мечеть с ними, но сам я не мусульманин. По крайней мере, не намеренно.

Я открыт всему новому. Думаю, я просто любознателен. Многие мои друзья-мусульмане кажутся очень счастливыми, и я бы хотел узнать об этом побольше. А раз они это любили, то захотели, чтобы и я это получил. Но я не готов к обращению, не готов строить свою жизнь в соответствии с мусульманством. Я сказал газетам, что может быть, буду готов через десять лет, но думая об этом сейчас, вряд ли я когда-либо на это пойду. Я владею секс-шопами и магазином нижнего белья, занимаюсь сексом со своими девушками без брака, так что у меня никак не получится стать хорошим мусульманином.

Впервые увидев это в газетах, я подумал, что это просто шутка, и понятия не имел, какие могут быть последствия. Но когда пресса начала за мною охотиться, и люди стали рассказывать мне, какое огромное это имеет значение, я вспомнил, как кто-то мне говорил: никогда не связываться с политикой и религией; теперь я понимаю, почему. Мой принцип – «живи и дай жить другому», и хотя мне интересны разные духовные техники, я не вижу себя преданным последователем религии. Как по мне, неважно, к какой религии ты принадлежишь, главное – что у тебя в душе. Думаю, ближе всего я подошел к религии в Анонимных Наркоманах – это дало мне собственную веру. В ней нет жестких правил и заповедей, и в ней очень много прощения, но я счастлив тому, что достиг, будь это с помощью медитации, собраний или занятий в спортзале.

Так что этот год был для меня вроде американских горок. Но опять же – не настолько, как предыдущие годы. Хотя я иногда по-прежнему страдаю от недостатка уверенности, но я все равно выиграл три турнира.

Эта книга стала для меня важной вехой. Так много людей ее прочли и сказали, что отождествляли себя со мною и моей борьбой. Мой отец прочел книгу за один присест и сказал, что перечитает еще раз. Он сказал, что говорит это не потому, что я его сын, но потому что это одна из лучших книг, которые он когда-либо читал. Не уверен насчет этого – возможно, папа не слишком много книг читал. Он сказал мне, что читал книгу Джона МакЭнро, и что мы похожи. «Когда твой снукер хорош, ты тоже на высоте, – сказал он, – а когда плох – то же происходит с тобой». Действительно, МакЭнро не любил разговаривать с людьми, когда его игра не ладилась; он любил тренировки, но выходил на соревнования с мыслью: «Ох, мне не нравится этот матч», точно так же и я себя чувствую временами – люблю тренировки, а потом все это пропадет. Не знаю, почему, может, из-за того, что все это слишком быстро оканчивается, может из-за того, что мы слишком много от себя ожидаем и не даем себе просто радоваться тому, что есть. А может – я слишком занят убеждением самого себя, что я должен выиграть, и это не дает мне наслаждаться игрой.

Книга стала причиной некоторых разногласий. Марк Вильямс сказал прессе, что разозлился из-за того, каким его описали в книге, и что я идиот. Стивен Хендри тоже обиделся. Они оба со мной уже давно не разговаривают. Странно, я думал, что польстил им. Да, я рассказывал все честно, но я никогда не намеревался их обидеть, и если они прочтут все внимательнее, то найдут много похвал. Я уже достиг того уровня, когда меня не задевают чужие успехи. Я уверен в себе и мне не нужно желать остальным игрокам, чтобы они играли хуже. В этом году, несмотря на то, что я раньше говорил, что не смотрю турниры, с которых вылетел, я наблюдал за финалом чемпионата мира. Четыре года назад я бы этого не смог, но в этом году я смотрел, как Вильямс и Догерти сражаются в финале, и это было великолепное представление, особенно если учесть, какой это был для них обоих стресс, и как Вильямс повел в счете. Правда, я бы предпочел, чтобы выиграл Кен, но и Марк тоже молодец. Он был лучшим игроком все эти семнадцать дней и заслужил победу. Наверное, в настоящее время он лучший игрок в снукер. Точка. На личном уровне мы с ним не ладим, но мы оба взрослые люди, так что желаю ему удачи.

Я прошел долгий путь, и мне нравится мое путешествие. Надеюсь, что снукер и дальше будет его частью, потому что я действительно люблю игру, и люблю соревноваться, но в моей жизни ведь есть еще столько всего! Может быть, завтра я захочу бросить его ради гольфа или бизнеса. Мои магазины отлично работают, и я очень доволен «Вива Ла Дива». Думаю, мне не придется работать, если я не захочу, но дело в том, что я хочу. Я стараюсь принимать все постепенно, и в данный момент приоритетом для меня является уравновешенность.

Счастье – это то, что я очень долго искал, и сейчас я чувствую, что ближе к нему, чем когда-либо. У меня все чудесно – тренировки в спортзале, кое-какая общественная жизнь, снукер, и собрания. Лучше не бывает.

Перевод: Юлия Луценко
Источник: Ronnie: The Autobiography of Ronnie O’Sullivan with Simon Hattenstone, Orion, 2004