Глава 12. Герои

Текст предназначен для ознакомления и не является источником извлечения коммерческой выгоды.

*Перевод с комментариями Alex.

Глава 12-я “Герои”. Очень длинная, но очень интересная, потому я вместо того, чтобы сократить, лучше разделю её на части.

Итак, часть первая: вступление.

У меня всегда были мои спортивные герои. Когда я был маленьким, я играл в футбол, гольф теннис, но от снукера я был просто без ума. Я не очень увлекался командными играми, хотя и любил футбол, однажды меня даже пробовали принять в команду Тоттенэм Спарс. Но я всё равно чувствовал себя личностью в любой команде. Я никогда не относился к футболу как к командному виду спорта – я не любил пасовать, всегда жадничал, пытался обмотать ещё одного, потом ещё одного…

Со временем я перешёл на индивидуальные виды спорта. Вместо футбола я начал играть в настольный теннис в школе, и вскоре стал лучшим среди одногодок, кроме одного пацана, Пола Хадсона, который выступал на кубке школ Англии – он играл просто невероятно.

Спорт всегда давался мне легко. Всё, что связано с мячом, было для меня легко. Я думаю, чувство мяча – оно либо есть, либо его нет. Когда я бью футбольный или теннисный мяч, я инстинктивно знаю, куда его надо ударить. Мама играла в теннис с подружками, папа был крепким полупрофессиональным футболистом, играл за Лейтон Уингейт и пробовался в Арсенал и КьюПиАр, но так и не достиг цели. В нашей семье всегда присутствовал спорт. Мой дед и его братья были боксёрами – их называли Дерущиеся О`Салливаны. Заметьте, я никогда не боксировал. Но я не против попробовать, я не люблю драться, но бокс это совсем другое – больше похоже на науку; науку и балет. Я всегда сторонился драк. Наверное, поэтому я и стал неплохим бегуном – я готов был бежать от драки целую милю. Неудивительно, что мои спортивные герои – индивидуалисты, а не командные игроки.

Часть вторая: снукерные герои – Джимми Уайт, Стив Девис и Стивен Хендри.

Моим первым героем был Джимми Уайт, самый яркий игрок моего детства. Потом, чем больше я втягивался в снукер, тем больше я хотел стать победителем, и моим героем стал Стив “Самородок” Девис. Я любил Джимми – он был народным любимцем, великолепным шоуменом, был очень популярен. Но в конце ему постоянно чего-то не хватало – 6 финалов ЧМ, все проиграны. Я был так разочарован, что решил сделать Стива Девиса своим примером для подражания, я ведь хотел стать победителем. Я говорил себе: если мне придётся стать похожим на робота, как Стив, и играть, как он, чтобы победить – я это сделаю. К нему приклеилась кличка “Стив Интересный Девис” – стёб из программы Спиттинг Имадж. Возможно, он и выглядел скучно по сравнению с Джимми, но вообще-то он был гораздо агрессивнее, чем большинство игроков его эры. Некоторые игроки его поколения были такими медленными – Терри Гриффитс и Клифф Торбурн оба были великими игроками, но я бы мог по-быстрому сбегать на 10-километровую пробежку, пока они обдумывали удар.

Я всегда был быстрым игроком, потому что мой мозг работает быстро, но мой стиль стал роботичным. Я не двигался, застывал, и просто копировал, как Самородок подходит к удару, как держит бёдра, как сгибает левую ногу, как его правое плечо было над его правой ногой, как сгибалась его левая рука, как далеко он был от шара, и насколько прямой была его рука. Я подмечал малейшую деталь, и копировал её. И я стал более стабильным, похожим на машину, хотя и остался быстрым. Я продолжал играть в открытую игру, как Джимми, но моя техника стала более продуманной. Я думаю, что в юные годы моя техника была на вершине совершенства. В лет 16 я умудрился привнести ошибок в свою игру, и они отбросили меня назад, не дали мне стать стабильным победителем в полной мере.

Так что моим первым спортивным героем стал Стив Девис. А потом появился Стивен Хендри. Я стал наблюдать за ним и подражать уже ему. Девис был жёстким, неподвижным, а Хендри, хотя и тоже не дёргался, был более плавным, что-ли, игроком. Он не лупил шары, а мягенько их закатывал, и у него было более развито чувство построения серий. Его подход был более лёгким, деликатным. Он не обладал самым мощным ударом, но вокруг чёрного он мог делать удары, до тех пор не виданные, и если вы спросите меня, я вам скажу, что в снукере никогда ещё не было лучшего забивателя дальних, особенно под давлением. В игре под давлением он лучший из всех спортсменов, каких я видел, так что он стал моим самым значимым учителем. Я играл с ним много раз, и он научил меня, как быть победителем. До того я говорил: “Ну, поставлю-ка я этот шар к борту, на случай, если ошибусь”; но сделать такое в игре с Хендри – самая большая ошибка. Я пробовал поставить красный на борт, и оставить белый на другом борту, но через пару ударов он уже отбивал красный от борта, забивал его и зачищал стол. И он был единственным, кто играл эти дерзкие удары. Я думал – если он это делает и продолжает выигрывать, то очевидно, что это он всё делает правильно, а остальные – нет.

В 2002-м у нас произошла дурацкая ссора, и он три года со мной не разговаривал. Это причиняло мне боль, ведь он был моим героем, но это была целиком моя вина. Ну, моя и моего друга боксёра Принца Насима.

Я присутствовал на его тренировке, и он сказал мне: “Когда ты играешь, ты должен говорить – я лучший, я то, я это”, а я думал – не, это не моё. А потом я подумал – а может, он и прав, а неправ я, и надо стать таким, как Наз. В результате я подверг сомнению спортивную честь Стивена в ситуации с шаром, который был объявлен миссом сто лет назад (безумие, он самый честный спортсмен в мире), и объявил на прессухе, что я отошлю его назад в Шотландию влачить там дальше своё жалкое существование. Господи, да я краснею до сих пор при одном воспоминании. Как только я это сказал, я подумал – что я делаю, я люблю Хендри, он мой герой! Эта стратегия работала у Наза, который умело представлял себя на ринге, но это было просто не моё. Когда я рассказал об этом Назу, он сказал: “О, нет, для чего такое вообще говорить?” Хотя Наз и втравил меня в этот блудняк, и не в первый раз, я всё равно его люблю – у него доброе сердце, и он и его семья любят меня. Несмотря на это, я его никогда больше не послушаю, не пойду с ним в мечеть, никогда не буду слушать его советов по поводу моих речей. С ним я могу пойти куда-нибудь пожрать, и всё. Сейчас он стал просто огромным, он выглядит, как пасхальное яйцо в сапогах.

Я играл с Хендри в полуфинале ЧМ 2002, и это была великолепная игра. 12:12, я вырвался вперёд 13:12 и был на красном с рестом. Меня била дрожь, я промазал, и он выиграл 5 фреймов подряд, побив меня 17:13. Я ушёл, думая, что он поднял свою игру, в то время, как я её зажал. Чем ближе он приближался к финишной прямой, тем агрессивнее становились его удары.

Это и делало Стивена уникальным. Взгляните даже на такого великого таланта, как Джадд Трамп: иногда, когда он приближается к победе, он начинает осторожничать, отказываясь от ударов, на которые обычно пошёл бы. Под давлением у него появляется тенденция откатывать биток за болкерную линию на случай промаха. Хендри был противоположностью осторожности, и это действительно устрашало. Он был поездом без тормозов, и на пике формы матчи с ним заканчивались ещё до их начала.

Разница между Хендри и Трампом, таким какой он сейчас, в том, что Хендри шёл на рисковые удары именно в нужные моменты. Хендри было 18, когда он выиграл свой первый турнир мирового класса, и 21, когда он стал чемпионом мира, и этот рекорд непревзойдён. Джадд хороший игрок, и он выиграл ЮК, но ему предстоит пройти длинный путь, пока он сможет хоть издалека взглянуть на рекорды Хендри. Селби – очень хороший матчевый игрок. Дин хорош, но у него есть психологические проблемы, не позволяющие ему выигрывать столько турниров, сколько мог бы. Я люблю Дина. На Мастерс в 2008-м у него брызнули слёзы, когда он играл со мной в финале. Мне было горько, я не мог смотреть на него в таком состоянии. У него просто фантастический талант, но главное – проявлять его в финальных частях турниров, и по этой части Хендри любому даст фору. Наравне с ним можно поставить лишь трёх спортсменов – Тайгер Вудс, Роджер Федерер и Фил Тейлор; когда поднимается давление, они включают следующую передачу.

Продолжение героического эпоса Ронни. У него героев не меньше, чем в Илиаде, прям Древняя Греция какая-то… Сокращу и сведу всех неснукерных богатырей в один пост, а потом отдельно напишу про Риардона и Хёрста.

Часть третья – Теннисные герои, Роджер Федерер и Серена Уильямс.

Роджер Федерер тоже мой герой, из-за лёгкости и грациозности игры. Посмотрите на его соперников – Джоковича, Надаля и Маррея, они все замечательные игроки, но полагаются большей частью на свой атлетизм, и в конце концов их тело просто откажет. У Федерера же настолько особенный стиль, что он избежал серьёзных травм. Он никогда не проводит много времени на корте, у него всегда 6:0, 6:1, 6:2, и всегда без видимых усилий. В любом спорте ты получаешь огромное преимущество, если ты умеешь быстро побеждать, не затрачивая много энергии. У него очень лёгкие ноги, он невероятно грациозен.

Даже когда его побеждают, это всегда классные матчи, когда оба игрока стараются из-за всех сил. Когда он проиграл Рафе в Уимблдоне в пяти сетах, это был один грандиознейших матчей всех времён.

Когда я смотрю спорт по ТВ, на самом деле я смотрю игроков, а не сам спорт. Я бы смотрел Федерера, Джоковича, Серену, не просто любой матч любых игроков.

Обожаю Серену Уильямс, она – королева! Для меня важно не столько талант или стиль, но умение поддерживать высокий стандарт в течение карьеры – вот что делает игрока действительно великим. У Серены было столько проблем с травмами и болезнями; персональная трагедия, когда её сестра погибла; потом критики, которые говорили, что сёстры Уильямс это временное явление, и им пофиг на игру (также говорили и обо мне), – и каждый раз она возвращалась, сражаясь, и доказывала, что они неправы.

Часть четвёртая – Герои-бегуны: Хэйл Гебрселасси, Тирунеш Дибаба, Кеннениса Бекеле и Мо Фара.

Что касается бегунов, моим любимым был Хэйл Гебрселасси. Что за история, что за человек! Как и многие великие эфиопы, он научился бегать по дороге в школу. Жил он в глуши, в 250км от Аддис-Абебы, и в сухой сезон ему приходилось бежать 10 км до школы и назад. Когда шли дожди, и реки выходили из берегов, путешествие растягивалось до 25 км. Он пробежал свой первый марафон в 15 лет. Теперь он стал примером для подражания – бизнесмен, владелец отелей, спортзалов и автосервисов, он мультимиллионер, а ведь родился и вырос в абсолютной нищете. Его пример вселяет надежды во многих молодых эфиопов. Сейчас он получает как минимум 250 000 фунтов за любой городской марафон, в котором принимает участие, но бег никогда не был для него работой – он просто любит бег. Каждое утро он надевает шорты и бежит на работу. Однажды он пробежал 60 километров, и сказал, что “ему очень понравилась эта маленькая пробежка”, и заняло это у него всего 4 часа. А в нём росту 165 всего – обалдеть. Как и все мои герои, он годами доминировал в своём виде спорта, в его случае – десятилетиями.

Кеннениса Бекеле – ещё один выдающийся бегун на длинные дистанции, что делает победу над ним Мо Фары на олимпийских играх 2012 ещё большим достижением. Он тоже жил в крохотной деревушке около 80км от Аддис-Абебы, и все пацаны деревни мечтали вырваться из нищеты, став бегунами. Больше всего в Кенненисе мне нравится лёгкость, с которой он бежит. Если все бегут быстро – он тоже; если все бегут то быстро, то медленно – он тоже не против. Неважно было, как бежали другие, он всегда чувствовал, что происходит, где и в ком угроза, и когда надо поднажать. И когда он был в форме, никто не мог бежать с ним рядом к финишу. Он даже не напрягался оглядываться. Вот что отличало его от других. Однажды я смотрел ЧМ кросс-кантри, и у Бекеле развязался шнурок. Завязать его заняло полминуты, другие его обогнали, а он встал, спокойненько пробрался через толпу бегунов, и победил.

Достижение Мо Фары, когда он взял два золота на дистанциях 5000 и 10000м в Лондоне, невозможно переоценить. Он всего лишь пятый мужчина, которому удалось взять этот дабл. Если честно, я не думал, что у него вообще есть шанс, но проведённая им работа, бег в Кении на большой высоте, то, что он оставил дома семью, выложился весь – дало свои плоды. Мо рассказывал сумасшедшие истории о том, как oн ушёл со своего медового месяца, когда из-за тучи пепла отменили их полёт домой из Занзибара, и уехал в Кению готовиться к олимпийским играм, сказав молодой жене и детям ехать домой самим. Но именно так и становятся великими чемпионами.

В 2009-м я встретил Тирунеш Дибабу. Она одна из величайших бегуний на длинные дистанции, в Лондоне в 2012-м она защитила свой титул олимпийской чемпионки на дистанции 10 000м, она первая из женщин, кому это удалось – и это после того, как она была вне игры 16 месяцев из-за травмы.

Я встретил её в отеле в Бирмингеме, мы мило поболтали, и я показал ей свой беговой дневник, послушать, что она скажет. Она сказала, что не может поверить тому, сколько миль я бегаю в неделю. У меня было к ней столько вопросов – в каком темпе она тренируется, сколько кругов и сессий она делает, как она выводит из себя своих соперников; я записал всё на листик перед тем, как встретить её, я волновался, что буду нервничать в её присутствии и забуду обо всём, что хотел спросить.

Она милая девушка, и предложила мне поехать в Эфиопию и тренироваться с ней. Я очень хотел бы попробовать.

Часть пятая – Герой гольфа – Тайгер Вудс.

Тайгер Вудс неумолим. Он такой борец! Люди говорят, что он первый спортсмен-миллиардер. Он стал торговой маркой, символом, но, тем не менее, не перестаёт фокусироваться на том, чтобы показывать лучшие результаты. Он 5 лет не выигрывал Мастерс, но для меня он всё равно лучший. Вынос сора из избы его личной жизни совпал с потерей его формы. До того он выиграл ЮС Оупен на одной ноге – настолько он был хорош. Вокруг него была аура неуязвимости. Потом он какое-то время не занимался спортом, личная жизнь стала кошмаром, и другие игроки догнали его. Читая комментарии, я обнаружил, что у него множество недоброжелателей, и меня это удивляет. Даже когда он ломает клюшку и плюёт на пол, я всё равно его люблю – это отражает его страсть к победе. Не думаю, что люди понимают, что когда ты выступаешь, ты не всегда отдаёшь себе отчёт в своих действиях. Тайгер-гольфист отличается от Тайгера-человека, так со всеми великими спортсменами. Они просто излучают то, что они здесь боссы, и Тайгер точно такой же.

Часть шестая -Герой дартс – Фил Тейлор.

Фил Тейлор – величайший спортсмен всех видов спорта. 16 титулов ЧМ – кто хоть близко подошёл к такому? Он оказал мне честь, придя посмотреть финал ЧМ 2013 (а я, баран, сидел с ним тогда за одним столом, и не узнал даже. Думал, Хендри ко мне так радостно подбежал и фоткаться начал ,а Хендри ведь тоже говорил Филу о том, что для него это честь – прим. дур. пер.) Это классный чувак. Даже когда он проигрывает, с виду этого не скажешь. Хоть раз он не сделал требл? Он просто невероятен. Снукер и дартс похожи тем, что надо суммировать очки. Но на этом сходство кончается, я бы сказал, что снукер более сродни гольфу – в обоих видах спорта шар неподвижен перед ударом. Если шар идёт не туда, ты можешь винить только себя, в другое время как другие виды спорта с шаром или мячём более реактивны – ты реагируешь на то, что соперник или товарищ по команде делает с шаром, и ты двигаешься вместе с ним. А в гольфе и снукере всё сводится к тебе одному.

Часть седьмая – Герой/друг рокер – Энтони Дженн.

Энтони был с Pulp в молодости, а потом перешёл в TheHouse. Он мне как брат, лучший друг, золотое сердце, один из самых весёлых парней, что можно встретить, и за Британию он готов землю жрать. Я люблю его до слёз. Он такой же, как я – мы принимаем вещи близко к сердцу. Он северянин, люблю северян.

Впервые я повстречал его в 2008-м. Я выиграл ЧМ, но моя личная жизнь была в ужасном состоянии – я был в стадии развода с Джо. Я был необычайно крепок телом, но вместе с тем надругался над ним, как будто завтра никогда не наступит. Я увидел его в Шеффилде, в компании Дэмиэна Хёрста – я ничего о них не знал, но они показались мне хорошими ребятами. Шанса поговорить толком не было, мы просто обменялись номерами, и через пару недель встретились за трапезой в Айви (Ivy – очень престижный ресторан в Лондоне, абы кого не пускают – прим. пер.) Мы поели, они оба пили Перье, и Энтони рассказывал мне обо всех ужасах зависимостей, через которые он прошёл – через которые проходил теперь я. Быть может, он делал это специально, я не знаю – я был в разобранном состоянии. Если честно, он выглядел таким здоровым и собранным, что я ему не очень-то и верил.

Через несколько недель я был у мамы дома, в ужасном состоянии – не мог двигаться, меня лихорадило, я ссал кровью. Поначалу доктора решили, что это почки и положили меня в отделение, полное мужчин с сумками после колостомии на пузе. Тесты показали, что почки в порядке. Доктора не могли понять, что со мной, а я знал – это была расплата за пренебрежение к своему организму.

Когда я почувствовал себя лучше, то первым делом позвонил Энтони и спросил его, как он завязал. Мы начали ходить на собрания анонимных наркоманов, но я с трудом их выносил. Тогда Энтони сказал – не волнуйся, просто будем держаться вместе. Так мы и сошлись. Мы встречались за ланчем, за обедом, просто болтали, и у меня не было искушения, ведь он не пил и принимал наркотики. Он и Дэмиэн показали мне другой стиль жизни, и с тех пор я чист. Я буду оставаться чистым ради них, я не хочу потерять друзей, и не хочу быть рядом с ними, если я убитый – они стали моими мотиваторами. В каком бы я ни был состоянии, я могу излить своё сердце Энтони. Если мне плохо, я знаю, что всегда могу ему позвонить, и он скажет – приходи ко мне, у меня найдётся для тебя кровать.

Глава 12-я, часть восьмая. Герой-тренер – Рэй Риардон.

Рэй Риардон был замечательным тренером для меня. Его характер представлял собой забавную смесь – такой расслабленный, лёгкий с одной стороны и такой требовательный с другой. Он был такой: “Иди в клуб, вытаскивай кий, потренируйся немного, но если тебе не захочется, отставь его к стеночке, попей чайку, расслабься, и возвращайся к столу когда тебе станет лучше, дааааааа!” Рэй очень смешной. “Иди, поиграй в гольф, времени у тебя вагон и тележка, вернёшься позже”.

Так он меня “мотивировал”. Чудненько. Самый весёлый человек, каких я когда-либо встречал. Рэй – мой герой, король, я люблю его. Пожалуй, он должен бы стать моим снукерным героем – всё-таки он шестикратный чемпион мира – но он в большей степени герой-тренер и герой-просто человек для меня. Он для меня как отец, как дед. Я чувствовал, что этот человек любил меня, и это было очень важно для меня.

Я работал с ним в 2004-м, когда я стал чемпионом мира во второй раз. Рэй научил меня вещам, которые мог знать только математический гений. Я принял его философию, и какое-то время играл так, как играл бы Рэй Риардон. Матчи стали длинными и изматывающими. Я превратился в Марка Селби, в Мучителя. До Рэя, я шёл в раздевалку в перерыве после четырёх фреймов, смотрел на экране счёт других матчей, видел 1:0, 1:1, и думал – господи, они будут здесь всю ночь. Но когда я начал работать с Рэем, то когда я шёл на перерыв, другие игроки уже давно возвращались с него, и счёт был 4:2, 4:3. И я думал – что здесь происходит? Я мучал своих оппонентов, играть со мной стало кошмаром.

Это был новый способ игры, и я понимаю, почему он приносил результаты, и почему меня стали называть полноценным игроком, но чувствовал я себя при этом странно. Я не сметал противников с пути, я их переигрывал в тактике, побеждал мыслью. Рэй думал вперёд на невероятное количество ударов. Однажды он сказал мне: в ситуации с риспоттед блэк всё пойдёт вот так – он сыграет так, потом ты так, потом он вот так, а ты вот так… и далее, и далее, и далее. Однажды я решил опробовать его теорию в матче против Джона Пэррота, мы сыграли восемь-девять ударов, и всё было в точности так, как предсказал Рэй. Настолько умным был этот чувак. Он играл в снукер, как в шахматы. Рэй знал, какой удар он будет делать через 4 удара, тогда как я просто – бах! по красному, разбил шары, сделал ошибку, конец игры. Рэй научил меня, как играть в снукер как в шахматы.

Нравилось ли мне так играть? Ладно, я выиграл ЧМ, и очень многому научился в процессе. Но после полутора лет с Рэем я почувствовал, что надо снова начать играть агрессивно, и делать это по-своему. Я знал, что, в крайнем случае, всегда смогу прибегнуть к его стилю игры, и это придавало мне уверенности. Я мог играть агрессивно, как раньше, но если получаться будет неважно, то стану защищаться в его стиле.

Надо признать, что под конец Рэя стало слишком много. Я не мог уже выносить это: играй этот удар, теперь тот удар, а если я сыграю не так, то он начинал сердиться. Я чувствовал, что не могу его удовлетворить, и мне было тяжело. Каждый раз, когда я мазал, он делал: “Охххххххххх!” Он был суровым наставником. Я говорил ему о том, что с моими бёдрами что-то не так, с головой не всё в порадке, а он мне: “Не волнуйся об этом, забей этот шар сюда, а тот туда”. А я говорил ему: “А я волнуюсь, потому что чувствую, что моя стойка неправильная, и когда я стою правильно, то забивать очень легко, но ты просишь меня сделать то, чего я не могу сделать сейчас, потому что провожу кий хреново”.

Но до него это никак не могло дойти. Он просто сказал, что я непобедим. “Ты непобедим, Рон. Ты забиваешь лучше всех, и хорошо играешь в защите”. Теоретически это могло быть правдой, но если башка у тебя привинчена не так, то это ничего не значит. Он любил говаривать: “Как только я сделаю тебя неуязвимым, ты станешь непобедимым”. Он был в какой-то степени прав, но дело было в том, что я любил играть по-своему.

Друг, который сидел рядом с Рэем во время матча, сказал мне потом: “Если бы он мог спуститься к вам и сыграть за тебя удар, он бы так и сделал”. И это давило на меня. В конце я начал играть просто ужасно против Марка Кинга в ЮК, и я стал идти на любые удары, думая, что это разозлит Рэя, я знал, что он просто взбесится. Я шёл на перерыв, думая сказать Рэю: “Рэй, завязываем, с меня хватит”, и когда я пришёл, то спросил своего друга, где Рэй.

“Он ушёл домой. Он встал, пробрался сквозь толпу и ушёл домой”, – ответил он.

Это был последний раз, когда мы работали вместе, и с тех пор мы ни разу об этом не говорили.

Я был в шоке, когда обнаружил, что Рэй ушёл. Но он знал, что случилось. Он знал, что вынес мне мозг, и просто ушёл. Мы всё ещё любим друг друга. Мы нечасто общаемся, но я знаю, что всегда могу приехать в его дом в Торки, и меня ждёт тёплый приём. Те 18 месяцев, что я провёл с ним, были лучшим временем, что я провёл с кем-либо.

Его шуточки, смешки, его манеры, были такими забавными. Он загонял людей под плинтус, но делал это по-хорошему. Я слушал его и думал – он просто уничтожил этого человека, но сделал это с улыбкой на лице, хотел бы я так уметь. И это, несомненно, талант. Прямо перед матчем, когда к нам подходили люди, он говорил: “Так, всё, магазин открыт, прекратить разговорчики. Увидимся позже, пока-пока!” Так он сказал бы любому. Он не шёл на компромиссы, а я был полной его противоположностью. Я думал, как такое можно сказать человеку, а он сразу такой: “Нет. Магазин открыт, делу время, поговорим позже, когда будет потехе час”. Другими словами – пошли нахер отсюда, мы здесь для дела, пока – но всегда с улыбкой. И он был прав, говоря это.

Я видел Рэя, когда выиграл ЧМ 2012. Он сидел сразу сзади меня, я выигрывал 17:11, в одном фрейме от победы, когда я заметил его. Он взглянул на меня, и я подумал – оппа! он за мной наблюдает. Напряг! Но он был так счастлив, когда я выиграл.

Рэй терпеть не мог Скауза Джона (скауз или скаузер – слэнговое название жителей Ливерпуля или его окрестностей – прим. пер.), одного из моих лучших друзей. Я думаю, он просто не разобрался в нём. Каждый раз, когда Скауз приезжал в Шеффилд, я побеждал, потому что он меня забавлял. Рэй не понимал этого и сердился на него. Джон называл его не Рэй, а Радж, и это выводило его из себя.

Однажды мы были в Брайтоне, завтракали. Рэй – настоящий аристократ: копчёный лосось, яйца пашот, болтает со всеми девушками, которые от него без ума – он безупречен. Каждый день, когда мы завтракали на террасе с видом на море – это был высокий класс. Потом в один из дней, мы приехали туда, а там стоял кемпинговый фургон прямо перед нами – фургон Джона Скауза. Рэй сразу завёлся: “Что это? Что это такое? Куда подевался вид на море?” Я не мог сказать, что это фургон Скауза, Рэй сразу бы сказал: “Убери его. Что он здесь делает?” И вот он идёт к управляющей и говорит: “Вы можете узнать, чей это фургон и убрать его отсюда?” А она говорит: “Это фургон мистера О`Салливана”. Джон в своём репертуаре.

Хоть и кончилось тем, что он ушёл от меня, мне нравится вспоминать о хороших временах с Рэем. Он джентльмен. Если брать критерием снукерный склад ума, то он лучший тренер из всех, с кем я работал. Были и другие хорошие тренеры. Фрэнк Адамсон, старик из Бристоля, был хорош. Ему около 80-ти, и он оказывал мне колоссальную поддержку много лет. Фрэнк смотрел на свет, на линии удара, и это настолько отличалось от моего видения. В конце, чтобы окончательно запудрить ему мозги, я сказал: смотри сюда, Фрэнк; встал на одну ногу и начал заколачивать шары левой рукой. Иногда приходится доказывать людям, что способ, который они мне показывают, не единственный.

В каком-то смысле я сам и был своим лучшим тренером. Я всегда учился у людей, наблюдая их игру. Я могу смотреть за игроком и понимать, почему шар катится так, или эдак, запомнить это и применить на практике. Так я наблюдал за Стивом Девисом, так я наблюдаю сейчас за всеми молодыми игроками.

Глава 12-я, часть девятая: Герой-художник – Дэмиэн Хёрст.

Дэмиэну Ронни посвятил аж 7 страниц, придётся кое-что выкинуть, а жалко. Когда я переводил первую треть книги, было много того, что мы знаем из первой его автобиографии, много просто “воды”, и я это пропускал, или описывал вкратце. Чем дальше, тем стало интересней, и “выкидывать” абзацы и сокращать я уже практически перестал…

В этой рубрике кандидат один – мой друг Дэмиэн Хёрст. Снаружи люди видят супербогатого художника с тем ещё характерцем. Но тот, кем он кажется, вовсе не похож на того, кем он на самом деле является. Он наверное самый щедрый и добросердечный человек из всех, кого я знаю. Он был рядом со мной на последних трёх ЧМ, из которых два я выиграл. Когда всё пошло наперекосяк, я смеялся, потому что он был рядом.

Он один из тех, кого я хочу видеть рядом, когда играю. Он вложил в меня столько времени и сил, помогая мне пройти сквозь трудные времена, что я не хочу подвести его, когда играю.

Когда он в зрительском зале, я практически не проигрываю. Он и сам много играет, он может сделать серию за 40, и он любит снукер. Когда противник начинает меня изводить, он приходит ко мне в перерыве и говорит: “Во что он играет? Зачем он это делает? Не дай ему себя сбить. Но если ты и проиграешь – пох, мы поедем в Лондон и повеселимся, насрать на всё”.

Дэмиэн оказал мне огромную услугу с гитаристом Роллинг Стоунс Ронни Вудом. Мы с Ронни знакомы очень давно, ещё когда он был со своей женой Джо, мы с Джимми приходили к нему домой, убивались наглушняк и показывали эпичный снукер ему и Киту Ричардсу. Мы с Джимми лупили сотню за сотней, так хорошо мы не играли, наверное, никогда; именно тогда Кит назвал меня Моцартом снукера. Я не разбираюсь в классической музыке, но я понял, что это комплимент.

Частенько я получал звонки от его семьи с просьбами протрезвить Ронни. Мик Джаггер приглашал его в турне, а он часто был не в том состоянии. Они обращались ко мне, ибо знали о моём прошлом, о том, что я всегда старался быть чистым, несмотря на срывы. Для Ронни это было так: “Ну, опять, звонок, Ронни отведёт меня в Прайори, там я покажу, что хочу завязать”, но он притворялся, он не хотел завязывать и делал это только для того, чтобы семья оставила его в покое.

Но в тот раз Ронни был в худшем состоянии, чем обычно. Он сбежал с русской девушкой, и я был косвенно виноват в их знакомстве. В 2008-м после ЧМ, накануне премьеры фильма о Роллинг Стоунс я потянул Джимми и Ронни в бар, где мы познакомились с девушками. Это был год моих загулов. Ронни влюбился в эту русскую, и всё благодарил меня, и до сих пор благодарит. В этот день он должен был лететь на премьеру.

На следующий день начались звонки: “Где папа?”, я отвечал, что последний раз видел его в отеле спящим, было 7 утра и с ним всё было в порядке. Но его сын, Джейми, сказал, что он так и не появился. Наконец он прилетел в Кению к семье, а когда он вернулся, я снова отвёз его в Прайори. Он не пытался стать чистым (от наркотиков – прим. пер.), не потому, что не хотел, он просто не знал, как.

Когда он вышел, то сразу же зарылся в нору с этой русской в Ирландии, и семья его была безутешна. Когда Джейми снова позвонил, поначалу я не знал, что делать, но потом придумал. Я сказал ему, что знаю к кому обратиться, что к этому человеку Ронни должен прислушаться. Ронни уважал меня как человека и игрока, но мы вместе употребили столько бухла и наркоты, что вряд ли он воспринимал меня всерьёз в аспекте реабилитации. А Дэмиэн – безумно популярный художник, и Ронни, сам будучи очень хорошим артистом (в англ. яз. артист и художник пишется одинаково – artist – прим. пер.), будет равняться на него, и я подумал, что возможно, он завяжет ради Дэмиэна.

Я был мало знаком с Дэмиэном тогда, но позвонил ему и попросил об услуге. Он сказал: “Да, в чём дело?”. Я сказал: “Ронни Вуду плохо. Его семья страшно переживает, ему нужно вылезти из этого дерьма, можешь помочь? Я не знаю, что делать – он не слушает меня, он не слушает даже Мика Джаггера”. Зависимость – такая мощная штука, что даже Мик не знал, что с ним делать, но я инстинктивно чувствовал, что у Дэмиэна получится помочь. Так и вышло.

Дэмиэн сказал предоставить это ему, они с Энтони заказали частный самолёт, и он позвонил Ронни. “Ты где?”. “Я в Ирландии”. “Жди, сейчас будем”. И они полетели в Ирландию. Энтони был чист уже больше десяти лет, он точно знал, что надо делать, он сказал – мы не просто запрём его в Прайори, мы займёмся им по-настоящему. В то время они с Дэмиэном даже не были знакомы с Ронни.

Он не мог выйти из своего дома в Ирландии, вокруг стояли папарацци, в ожидании, пока он выйдет со своей русской девушкой. Но им удалось вывести его через запасной выход, накрытого простынёй, сначала в машину, а из неё в самолёт. Если бы на их месте был я, я бы просто сказал: “Короче, Рон, иди к машине, ты и так уже просрал свою жизнь, всем пох”, но они сделали всё правильно. Энтони сказал: “Мы посылаем его в Англию, в закрытое место, ни телефонов, ни того, ни этого, хернёй не заниматься – месяц интенсивной терапии”. Ронни был в своём репертуаре: “Перед тем, как туда пойти, надо выпить”. Они остановились, дали ему выпить пинту, и завезли его на место.
Когда Ронни вышел, он на недельку переехал к Энтони, и тот за ним приглядывал. Потом Дэмиэн снял для него дом, и в тот день, когда он заехал, снаружи стоял грузовик, полный мольбертов, кисточек, красок, трафаретов – всё за счёт Дэмиэна. Они стали друзьями, и Ронни очистился, и это прекрасно. Естественно, Ронни гордится этим, но я знаю, что Дэмиэн и Энтони сыграли в этом огромную роль.

Дэмиэн и Айриш Крис – мои игровые секунданты в последнее время. Я познакомился с Крисом на собраниях АА, он ещё один мотиватор для меня оставаться чистым, он один из моих лучших друзей, и я хочу, чтобы он был в моей жизни. С ними я могу быть самим собой. Им я рассказываю о том, как дерьмово я на самом деле играю, а они смотрят на меня, как на сумасшедшего. Это настоящая дружба!

Дэмиэн считает, что я аутист. Он говорит: “Твой стиль игры в снукер – это как форма аутизма”. Я думаю, это комплимент! Он имеет в виду, что тому, как я играю, невозможно научить, и я думаю, в его словах есть смысл.

Пока я не встретил Дэмиэна, я понятия не имел о его маринованных акулах, лошадях, бабочках, и т.д. Я не знал, что он самый успешный художник Британии. Но потом я узнал больше и об искусстве и о его таланте. В 2008-м он решил устроить выставку под названием “Прекрасное в моей голове навсегда”, это было скорее шоу, такого не делал до него никто, и уж точно никто не зарабатывал столько денег.

Он позвонил мне перед шоу и сказал, что его не будет на выставке, и когда я спросил почему, ответил:

– Ну, обычно во время аукционов я иду в Гроучо Клаб и гоняю там шары(сомнительный такой клуб возле вокзала Кинг Кросс – прим. пер.) Я не люблю там находиться, у меня есть кому звонить и докладывать о том, что там творится. И я обожаю играть в снукер.
– Так! – сказал я,- Я возьму шары и кии, увидимся там.

Мы были там к шести, начали играть, а в 7 начинался аукцион. Никто не знал, чего ожидать, банковский кризис был в самом разгаре, и не было уверенности в том, что кто-то готов потратить деньги. После первого лота Сильвия спросила:
– Ты хочешь узнать, за сколько это ушло?
– Конечно, – ответил Дэмиэн.

Сильвия созванивалась, узнавала.

– Пять миллионов. А должно было уйти за три.
– Пять миллионов за первый лот?! – спросил я. Я не мог в это поверить. Моя голова кружилась – 8 миллионов, потом 9, 13, 14, 850 штук за пепельницу. Аукцион продолжался, и я подумал – надо забить пару шаров, отвлечь его мысли. И я начал забивать, строить серии, развлекать его, мы хорошо провели вечер.
– Зачем платить столько за пепельницу, не понимаю? – спросил я.

Он начал смеяться. Я ничего не понимал. Через полтора часа он стал богаче на 111 миллионов. Мою крышу унесло. Если честно, его тоже. Мы вернулись в отель: я, Ронни, ещё пару приятелей сидели в его комнате, но он исчез. Энтони прислал мне текст: “Мы сняли другую комнату, ему надо было просто прилечь”.

Больше всего меня поражает в Дэмиэне его талант повара, на кухне он просто гений. Когда я кантуюсь у него пару дней, я запихиваю в себя как можно больше, потому что не знаю, когда будет следующий раз. Если спросите меня, то я скажу, что он лучший повар, чем художник.

Дэмиэн нарисовал картину, где изображен процесс построения моего самого быстрого максимума в 1997-м. Я не могу держать её дома, у меня нет достаточно большой стены. Она размером со снукерный стол – 12 на 6 футов. Не знаю, сколько она стоит, но, должно быть, целое состояние. Он всё время спрашивал у меня, есть ли у меня стена размером 12 на 6, а я думал, зачем ему это?

Я слышал, что он рисовал картины для людей, но не хотел, чтобы он делал что-либо для меня, мне просто нравилось с ним дружить. Я всегда был такой – я не умею принимать подарки. Не хочу быть попрошайкой. Нафиг не надо. Так что, когда он спрашивал меня насчёт стены, я просто его игнорировал. Однажды мне позвонили и сказали, что Дэмиэн хочет, чтобы я пришёл к нему в студию, и подумал – о, нет, он что-то для меня сделал, но я понятия не имел, что.

Я шёл к нему через студию, когда он спросил:
– Что ты думаешь об этом?, – и я посмотрел на картину, и выдохнул:
– Вау! Это мой максимум! Я вижу, что ты сделал. Я вижу, где стоят шары.

Эта вещь была прекрасна. Он сказал:
– Если тут что-то не так, скажи мне, я переделаю.
– Нет, она совершенна.