Глава 18. Труселя шлюхи

Был май 2013-го, я не играл уже 11 месяцев – в судах, на ферме, исполняя роль папы, бегая, живя – и вот настало время вернуться в Крусибл. Задолго до этого, каждый раз, когда ВВС рекламировали ЧМ, они делали упор на “Возвращение Ронни – Ракеты”. Послушав их, можно было подумать, что никто больше соревноваться не будет. Меня это смущало. После всего этого мне вовсе не хотелось, хныкая, вылететь в первом раунде.

Ближе к концу марта я начал тренироваться. Я дал себе 6 недель, чтобы войти в форму.

Первые несколько недель тренировок я чувствовал себя великолепно, как будто я и не уходил из игры. Вначале, я играл со своими друзьями, Чаком и Т, и просто развлекался. Спустя несколько недель я пошёл в Ромфордскую Академию, к Джанго; у него всегда найдётся трoe-четвepoтоповых китайских игроков, так что это одно из лучших мест для тренировки во всей стране. Я жёг. Мы играли до 13-ти побед, и я делал 5-6 сенчури, мы часто играли до 13-ти, имитируя Шеффилд. Но с приближением турнира тренировки давались мне всё труднее.

Когда я приехал в Шеффилд, все встретили меня очень радушно. Забавно, что первым, кого я увидел, был Барри Хокинс. Я помню, как первый раз встретил его, ему было 14, а мне 17. Он играл в турнире юниоров, а я только стал профи и выиграл ЮК. Меня пригласили, чтобы вручить приз и сыграть с победителем. Я помню спустя все эти годы, как думал тогда: чёрт побери, он классно забивает! Когда он увидел меня в Шеффилде, то был очень приветлив – спросил меня, как дела, и сказал, что рад моему возвращению. Никто особо не был в курсе, почему меня не было.

Хэйзел Ирвайн, ведущая ВВС, была великолепна. Я люблю её, она лучшая. ВВС точно были рады меня видеть. Нехорошо бы выглядело, если бы действующий чемпион не приехал защищать свой титул, и я думаю, что они переживали за свои показатели просмотров. ВВС всегда хорошо относились к снукеру, мы вместе как семья, я скучал по ним, и был рад, что удалось не подвести их.

Что меня действительно заставляло нервничать, так это не мысль о том, что придётся снова сыграть, а вся эта медийная шумиха вокруг меня.

Почти все статьи о снукере касались меня в той или иной степени – куча предположений о том, почему меня так долго не было, и в каком состоянии будет моя голова, когда я вернусь. Многие даже предполагали, что всё это было подстроено, чтобы подогреть интерес к ЧМ. Это полный нонсенс.

Некоторые говорили, что в город прибыл цирк Ронни О’Салливана, что я заявился ради прихоти. Я думаю, некоторые игроки чувствовали то же самое – что я могу просто прийти и сыграть, что мне всё даётся легко. Когда я слышу такое, мне трудно в это поверить – ничто не может быть меньше похоже на правду.

Недавно я разговаривал с Джоном Хиггинсом – Джон и Стивен Хендри это два самых великих игрока, с какими я когда-либо играл. Пару дней тому я играл с ним, он был в отличной форме и победил. После игры я сказал ему: когда ты в такой форме, я не понимаю, как ты можешь вообще проиграть. А он на меня посмотрел так, как будто я над ним издеваюсь. Я сказал – кроме Хендри, никто не может так играть в эту игру, как ты. Я бы подписался под каждым своим словом, но он не верил ни единому из этих слов. Мой приятель Джейсон Френсис был с нами, и он сказал мне после, что Джон решил, что я с ним разговариваю покровительственно, снисходительно.

– Джейс, мне бы это и в голову не пришло! Когда он так играет, то просто невероятен, – сказал я.

– Но все они думают именно так о тебе, – ответил Джейсон.

Возможно, я и играю на инстинктах, и действительно летаю, когда в форме, в то время как другим игрокам приходится думать больше и готовить себя к каждому удару. Так что в этом смысле я, наверное, вижу расклад быстрее других игроков. Зато другие игроки более сосредоточены, чем я, более настроены, постоянны, надёжны, тогда как я обычно либо очень хорош, либо очень плох.

Хотя, наверное, я слишком строг к самому себе. Раньше я был либо очень хорош, либо очень плох, но доктор Питерс помог мне поддерживать достойный уровень игры и тогда, когда я не в форме. Теперь я уж точно более дисциплинирован, благодаря Стиву. Он научил меня, что когда мною обуревает желание сдаться – это мой эмоциональный шимпанзе пытается меня саботировать, и такое будет происходить в определённых ситуациях. Так что во время матча я теперь не слушаю голос шимпанзе. Я послушаю его потом, но не во время игры, так что я отдаюсь теперь игре на все сто. Как много матчей я проиграл только потому, что внутренне сдался.

В результате моей работы со Стивом, я стал менее эмоциональным в том, что касается игры. В хорошем смысле, теперь я говорю себе – это твоя работа, иди и делай её. Не обязательно получать от неё наслаждение. Я сказал себе – в конце концов, кто всегда получает удовольствие от работы? В то время, как раньше я думал так: надо кайфовать, надо найти это совершенство! Я сказал себе, что мне нечего больше доказывать, я завоевал 4 титула, тут я удовлетворён, к тому же никому не удавалось защитить титул ЧМ со времён Стивена Хендри в 1996-м (поразительно то, что это была его пятая подряд победа), так что тут я не чувствовал никакого давления. Моя голова была в порядке. Я думал так: я всего лишь один из 32 игроков здесь, у меня шансов не меньше, чем у них, мне надо просто выиграть 5 матчей. На своих тренировочных сессиях до турнира я играл хорошо, побеждал хороших игроков, и я думал – ничто не мешает мне повторить это тут. А вообще, учитывая адреналин и толпы зрителей, в Крусибле я могу играть лучше, чем на тренировке. Как и во всех других видах спорта, психологический аспект очень важен в снукере. Наверное, даже важнее, чем в других видах спорта.

Зрители очень меня поддерживали. Каждый раз, когда я уходил, мне аплодировали стоя. Ко мне всегда прекрасно относились в Крусибле, но в этот раз я чувствовал разницу. Это было очень трогательно. Я думал, ну что ж, я уже долго маячу у них перед глазами, и может, они меня так встречают потому, что считают ветераном. Многие из них наблюдали за моей игрой уже 20 лет, и думают – он один из нас, он уже старик.

Мой первый матч был против Маркуса Кэмпбелла – очень трудного соперника из Шотландии. Маркус – хороший, сбитый игрок. В прошлом году я играл с ним в Китае и еле победил. Но я всегда думал, что Шеффилд очень отличается от всех остальных мест. Очень многое в Крусибле значит опыт – опыт атмосферы, интенсивности, напряжённости, опыт успехов в прошлом. Туда можно выйти в плохой форме и сыграть хорошо, если будешь верить в себя…

После первой сессии я лидировал 7:2, играл неплохо, забивал шары. Дальние удары шли не очень, но они никогда не были моим коньком, так что по этому поводу я не переживал. В вечерней сессии я увеличил разрыв до 9:2. Почти прошёл. И вдруг я начал мазать шары. Я начал паниковать, решил, что моя игра ушла; это только первый день, впереди ещё 16 дней этого дерьма, если я продержусь так долго – и это было большое “если”.

Я победил 10:4, и я был такой расстроенный, когда покинул арену… Дэмиэн Хёрст сказал мне: “Можно подумать, что мы проиграли”. Он сводил всё на шутку, рассказывал мне, как дерьмово я заставил всех себя чувствовать. Фактически он имел в виду, что я чокнутый.

– Тебя не было 11 месяцев, ты выиграл 10:4, сыграл несколько великолепных ударов, да – ты и промазал несколько, но это игра.

Он как второй Стив Питерс – постоянно показывает мне перспективы.

Вечерами, когда я не играл, я ходил с друзьями в казино. Мы играли в блекджек, рулетку, ужинали и смотрели снукер по телику. Прекрасное вечернее времяпровождение. Я взял с собой 500 фунтов и сказал себе, что этого должно хватить на 10 дней, потому что я не люблю азартные игры, не хочу, чтобы меня засосало в эту трясину. Когда я играл, то ставил любую сумму между тремя и 50-ю фунтами. У нас была своя маленькая команда – я, Дэмиэн, Сильвия, Чик, Ирландец Крис, Таз и Скауз Джон. В первый вечер я выиграл около штуки. Клёво. Но моя удача продлилась недолго.

Во втором раунде я играл с Али Картером. Хотя Маркус и хороший игрок, у него нет того опыта, что есть у Али – я играл с ним в двух финалах ЧМ. Матч начался замечательно для меня, я легко вышел вперёд 5:1. Потом он взял два хороших фрейма, и к перерыву счёт стал 5:3. Мы вышли на вторую сессию, и моя игра куда-то ушла. Я не мог набрать очков, он меня переигрывал. счёт стал 7:7, и я чувствовал себя не очень хорошо.

При счёте 7:7 Али поставил мне снукер, я ударил со всей силы, пытаясь из него выйти, и забил биток. Я решил, что мне не повезло, но всё было как раз наоборот. Ему пришлось бить дальний шар, и он промазал его на целые мили. Чудно, подумал я, и заколотил 70 очков. В последнем фрейме этого вечера я сделал брейк в 80 очков. Так я дошёл от 5:3 до 7:7, а потом до 9:7. Я мучился, Али играл очень хорошо, и я всё равно вёл в счёте, для меня это было замечательно. Самые показательные сессии в Шеффилде – именно те, в которых у тебя не получается показать свою игру, а не те, где ты летаешь. Если ты можешь выиграть, или хотя бы свести к ничьей сессию, в которой у тебя не шла игра – это то самое, что может выиграть тебе титул чемпиона мира.

Это придало мне уверенности, и ночью я думал – я на два фрейма впереди, я прошёл через свою плохую сессию, убрал её с пути. На следующий день я играл хорошо. Дальний, бум, 70. Дальний, бум, 80. При этом я хорошо отыгрывался. Когда идут дальние, это очень помогает в игре – ты раньше получаешь свой шанс и оказываешь давление на соперника. В конце я побил Али 13:8, и подумал – ну вот, такая форма уже вполне приемлема для ЧМ.

Я был в четвертьфинале, и много громких имён уже выбыло: Джон Хиггинс, Марк Уильямс, Марк Селби, Марк Аллен, Нил Робертсон. Они все ушли под откос, но это не давало мне повода думать, что вот он, мой большой шанс. Я всегда говорил, что для того, чтобы стать чемпионом мира, ты должен победить игрока на пике его формы. Любой из топ 16 на пике формы может меня победить. Так что я не слишком-то волновался о том, кто выбыл и кто остался; всё всегда зависело именно от моей собственной игры.

Одним из негативных моментов – больших негативных моментов – было то, что я не мог бегать в Шеффилде. Я порвал икроножную мышцу на пробежке, как раз перед ЧМ. Так что все мои спортивные мероприятия сводились к кручению педалей в спортзале на велотренажёре. Какая ирония судьбы – когда я перестал играть, и думал, что смогу наконец-то сконцентрироваться на беге, я начал получать одну травму за другой, и стал ленивым и толстым. Когда я снова начал играть в снукер, я решил войти в спортивную форму, и начал бегать слишком много и слишком быстро, ну и порвал икроножную мышцу. В Шеффилде я повстречал своих беговых друзей, Джейсона и Ли. Мы не могли бегать вместе из-за моей травмы, но я иногда обедал с Джейсоном и занимался с Ли в спортзале. Я беседовал со Стивом Питерсом, который живёт между Шеффилдом и Манчестером. При каждой возможности я ездил к нему с ночёвкой, поболтать.

В четвертьфинале я играл со Стюартом Бинхемом и повёл в счёте 7:0. Его называют Боллран Бинхэм, люди говорят, что шар часто бежит так, как это нужно Стюарту. Но я не думаю, что он везунчик. В моём восприятии – скорее наоборот, он хороший игрок, и если бы ему ещё и везло, он бы выиграл больше турниров.

Хотя я и не чувствовал уверенности в игре, но смог без ущерба пройти сквозь некоторые плохие удары, и их было немало. Но серии строить у меня получалось хорошо: 79, 111, 87, 133 и 78. Комментаторы говорили, что это был снукер богов, но чувствовал я себя совершенно не так; не так, как иногда, когда я забиваю сотни потехи ради. Я чувствовал, что работаю действительно тяжело над каждым брейком. Я дошёл до 7:0, и отпустил ногу с педали газа.

В последних трёх фреймах сессии я вообще не мог забивать. Моя концентрация испарилась. Я бичевал себя, думая: тебе надо так сильно концентрироваться над каждым ударом, в каждой сессии, и ты не сможешь этого сделать. Я чувствовал, что постоянно укрощаю монстра, запираю шимпанзе в клетку, но в любой момент он может оттуда вырваться. Было очень трудно слушать все эти голоса в моей голове, и думать – я не очень хорошо играю; и в то же время слышать, как Стив Девис и Стивен Хендри в комментаторской кабинке рассказывают всем, что это самый лучший снукер в мире. Я ничего не понимал. Я думал – они что, глумятся надо мной? Думаю, что правда где-то посредине. Игра не шла у меня так легко, как в 2012-м, в том году мне пришлось попотеть, но я всё время играл на хорошем уровне.

В конце концов, я победил Стюарта со счётом 13:4, несмотря на то, что так увлёкся самобичеванием. Надо признаться, после матча я был не в самом лучшем настроении. Я сказал, что не скучал за снукером, что это возможно мой последний турнир, и я приехал только чтобы заплатить за школу. К этому не слишком тепло отнеслись. Но мои отношения со снукером всегда балансировали на грани любви и ненависти: когда я люблю его, то действительно люблю, а когда ненавижу, то тоже всей душой. Иногда я и люблю его и ненавижу в одно и то же время.

Насчёт оплаты школы – некоторые нашли это забавным, а некоторые сочли такие высказывания дурным вкусом и выставили меня в неприятном свете. Иные просто мне не поверили. Некоторые называли меня снобом, за то, что мне обязательно надо было отправить детей в частную школу, но это очень далеко от правды. У меня нет выбора, кроме как водить их в частную школу, разве что я могу оспорить это через суд, и я не хочу этого делать. Я плачу за их школу из своего кармана, но я не из приверженцев частных школ. Я думаю, что государственная школа достаточно хороша для всех нас, дело лишь в том, как ты сумеешь распорядиться полученными знаниями. Я ходил в государственную школу, но не реализовал себя. Но там было много очень умных детей, которые смогли себя реализовать, и они поступили в университеты, и у них хорошие карьеры. Не думаю, что много людей поверило, что у меня не хватает денег, но это правда. Да, у меня есть свой дом, и у детей тоже, плюс мы с мамой владеем парочкой домов, но если бы я не вернулся на работу, мне пришлось бы продать этот свой дом.

Комментаторы постоянно говорили, как расслабленно я выгляжу в этом году, и думаю, что за столом так оно и было. Но были моменты, когда я чувствовал себя параноидально, особенно сразу после окончания сессии. Трудно объяснить, но это классический синдром параноидальной депрессии – ты не можешь говорить с людьми, не смотришь им в глаза, ты думаешь, что люди над тобой смеются, думаешь, что сейчас тебя выставят на смех, но не знаешь, как и по какому поводу. Это ужасное, деструктивное расточение энергии и жизни. А потом я выходил туда и чувствовал себя нормально. Игра была эскапизмом – я был в порядке, пока играл; игра отвлекала. С чем я не справлялся, так это с мыслями и предвкушением, когда я не играл. И этим я задалбывал своих друзей.

Все просто выдохлись. Все мои лучшие друзья, Скауз Джон и Дэмиэн, выслушивали от меня: я не могу больше играть, я устроюсь на новую работу, я буду работать в шоу бизнесе. А на следующий день я начинал играть на тренировочном столе, все шары забивались, и я сразу такой: “Дааааа! Я буду играть в эту игру ещё 10 лет!”

Каким бы я ни был, Дэмиэн продолжал меня поддерживать. Он говорил: “Если ты себя так чувствуешь, не делай этого. Если игра заставляет тебя так себя чувствовать, забрось её нахер, ты просто должен быть счастлив. Ты король, ты самый лучший снукерист всех времён, но я не хочу видеть тебя таким убитым”. Я не думаю, что я лучший снукерист всех времён, но с его стороны очень мило так говорить. Дэмиэн, похоже, никогда не унывает.

Шеффилд выматывает и в лучшие времена, но меня скосило с самого начала. После каждой сессии, вплоть до полуфинала, я так уставал, что просто спал всё время. Я думаю, это из-за того, что я отвык от адреналина, бурлящего в моём теле, и от игры матч за матчем. Моя способность к восстановлению ослабела. Даже мои друзья, которые видели меня убитым много раз, думали, что я плохо выгляжу к концу сессий. Я думал – ради чего я прохожу через всё это? Я был счастливее, когда я работал на ферме и не имел денег. Как только я заканчивал игру, я раздевался до трусов, одевал старую майку, и ложился, но никак не мог заснуть. А все продолжали говорить мне, как уверенно я выглядел, когда я играл. Я подумал – надо заботиться о себе. Я уже проходил через это, с железистой лихорадкой, и знаю, что здоровье важнее снукера. Я чувствовал, как будто живу жизнью того чувака из сериала Breaking Bad. Я думал, что мне уже похер на всё. Но в то же время я страстно желал победить.

Твоё мнение о себе так переплетается с мнением других, что начинаешь задумываться о здравости своего рассудка. Начинаешь думать: они тебе это всё говорят только потому, что ты топовый игрок и они чувствуют, что должны говорить о тебе хорошее; или я всё это воспринимаю абсолютно неправильно? Паранойя – это форма депрессии. Другие люди, наверное, и не замечают этого. Ты чувствуешь, как другие весело проводят время, радуются жизни, а тебе внутри так некомфортно. Я просто хочу быть в своём номере, один. Я хочу нырнуть под одеяло, посмотреть телевизор, чтобы мне прислали кучу еды, я хочу снова начать курить. Я хочу поехать к своему другу, на баржу, сесть там и ныть, ныть, занудить его яйца, потому что ему пофиг. У Маленького Мики есть баржа на канале. Он много лет был в армии, потом развёлся с женой, и купил себе баржу, чтобы жить в ней. Я в любой момент могу прийти туда, опустить плечи, ныть, рассказывать о том, что я не хочу больше играть, а он будет отвечать: “Канечна, дорогой”. У него есть маленькая собачка, которая ненавидит меня до мозга костей, потому что каждый раз, когда я появляюсь, то я сразу: “Давай, Мик, пойдём попьём чайку”, и собака ненавидит меня за это, потому что он её запирает, а они как муж и жена. Я говорил Мику – эта псина ненавидит меня, а он мне – да ну, смотри, он виляет хвостом. А я ему – я просто ужас для этого пса. Всё, что он думает, это: каждый раз, когда я прихожу, ты исчезаешь со мной. Я для этого пса – плохие новости.

Снаружи я выглядел выдержанным. Пожалуй, очень выдержанным, как для меня. Но у меня бывали моменты. В эти моменты я не мог выдерживать пребывания в Крусибле, не мог выдерживать видеть людей – любая мелочь действовала мне на нервы.

Ближе к концу мне полегчало. Я помню, как говорил себе: ещё три дня надо чистить зубы; два дня надо чистить зубы, и всё; один день. Друзья в раздевалке помогали мне оставаться в здравом уме – Ирландец Крис, Скауз Джон, Дэмиэн и Сильвия, и два моих близких друга из Шеффилда, Яз и Таз.

Вопреки всем своим сомнениям, я прошёл в полуфинал, моим противником был Джадд Трамп – великолепный матч, потенциальный лакомый кусочек для зрителей. Мы с Джаддом оба играем в атакующий снукер.

Мы всё ещё ходили в казино по вечерам. К тому времени фишек у меня осталось на 500 фунтов – столько же, сколько в начале, и я подумал – какого хера, надо или выиграть по-крупному, или проиграть. Естественно, я проиграл. Но тогда это уже не имело значения. Я был доволен тем, что мне удалось достичь в Шеффилде.

В первой сессии я вёл 4:1, но закончилась она со счётом 4:4. Я уходил со стола, думая – моя игра была на голову выше его, но у нас ничья. Это не придавало мне уверенности на следующую сессию, потому что я ожидал быть впереди, 6:2, или 5:3 – неважно, но впереди. В игре Джадда образовалась система, я её замечал и раньше – он играет хорошо, когда отстаёт на три фрейма, но когда сравнивает счёт, начинает играть негативно. Я это усвоил, и это придало мне уверенности.

При счёте 7:6 он промазал красный, и я подумал – так, сейчас самое время зачистить стол и вырваться вперёд, и так я и сделал. При счёте 11:8 я почувствовал, что он внутренне уже сдался, и это облегчало мою работу. Я думал про себя: всё, что мне надо делать – это оставаться дисциплинированным, и если он опять приблизится ко мне, снова уйти в отрыв, в общем, оставаться профессионалом. Другими словами, Джадд не мог выиграть – я бы мог проиграть.

При счёте 13:9 было мини-противостояние посреди длинного, скучного фрейма. Я сделал “движение” своим кием – некоторые люди назвали бы этот жест “дрочением кия”, но не я! Микаэлла Табб, рефери, быстро, но строго, отчитала меня: “Прекращай делать неприличные жесты, окей?” Я сказал, что просто вытирал кий, и что я хочу уйти домой. Наверное, меня это немного выбило из колеи, и я проиграл этот фрейм.

Это был напряжённый матч, и я получил удовольствие от первой сессии. Но в других сессиях я не чувствовал, что я летаю, или что я в ударе. Форма приходила ко мне урывками, но тактически я играл умно, мои отыгрыши были хороши, и я сделал достаточно для победы.

Дойти до полуфинала, до того момента, когда остаётся только один стол, было приятным чувством, но дойдя до финала, я почувствовал себя просто великолепно. Я чувствовал, что это действительно достижение. Я прошёл туда первым, из всех 32-х игроков, действующий чемпион, и это при том, что я год не играл. Вначале я вообще не думал, что это возможно.

В начале, когда буки видели меня одним из фаворитов, я думал, что они сдурели. Когда другие игроки говорили мне, что я фаворит, меня это раздражало. Я думал – вы играли весь год. Когда уже кто-то встанет и скажет: я командир этого спорта, я номер один, я выиграю чемпионат мира?! Но я ни разу не слышал, чтобы кто-то из игроков публично говорил с такой уверенностью. Я бы очень хотел это увидеть, потому что это было бы хорошо для снукера, да и, наверное, завело бы меня снова. Но никто по-настоящему не хватает быка за рога. В какой-то степени это хорошо для меня, ведь это значит, что мои соперники не так уж уверены в себе, но это нехорошо для снукера.

Думаю, Джадд должен стать этим человеком, но иногда я думаю, что ему не хватает инстинкта убийцы. Кажется, что ему и так хорошо – у него есть немного денег, он наслаждается своим стилем жизни, выигрывает какие-то матчи, изредка – турнир; но на самом деле, чем он должен заняться, так это вписать своё имя в историю. Нет сейчас Хендри или Дэвиса, которые бы хотели посвятить свою жизнь снукеру, кого-то, кто бы сказал: “Если ты хочешь меня победить, тебе надо будет отдирать меня от стола силой. Я так сильно этого хочу, что любыми путями добьюсь своего.”

Когда я прошёл в финал, моей первой мыслью было – я не хочу играть с Барри Хоукинсом. Он летает, он размажет меня по столу. Глупо, конечно, я же сам говорил, что в финале всегда будет встреча с игроком, который находится в форме. Я повторил всё, чему научил меня Стив Питерс, и сказал себе взять себя в руки – каждый день разный, каждый игрок играет по разному в разные дни, прекращай мыслить катастрофическими категориями, давай выясним правду. Мы со Стивом пытались повернуть вспять ту систему верований, на которой я вырос, ту, что базировалась на страхе и негативе: ты должен победить, ты не можешь показать себя с плохой стороны, не делай из себя клоуна.

Так что я провёл с собой длинную позитивную беседу – что бы ни случилось, никто не размажет тебя по столу; худшее, что может с тобой случиться – битва будет на равных, и тогда у тебя всё равно останутся шансы выиграть. Главное было набраться терпения. Я больше не ощущал, что меня сметут со стола. Я был здесь и раньше, выиграл четыре финала из четырёх, я неплохо играю под давлением, я не сдамся; и я просто постоянно думал, что если мне представится возможность выиграть матч, то я не упущу свой шанс.

Как только я уговорил сам себя, что получу от матча удовольствие, я обнаружил, что они поменяли сукно на столе. Они говорили мне, что поменяют его, но я думал, что оно будет таким же – быстрым и гладким. Но оно было ужасно медленным. Быстрое сукно мне больше подходит, а медленное, мне кажется, больше подходит Барри, потому что он бьёт по шару жёстче, а я предпочитаю закатывать их легонечко. На медленном столе не получится легонечко закатить шары, придётся их заколачивать. Я умею это делать, но это совершенно другая техника, это как перейти с глины на траву. И я подумал – кто сделал это, и зачем? Последователь теорий заговора во мне говорит, что это было сделано, чтобы не дать мне выиграть чемпионат мира. Но любую мелочь, которая могла сбить меня с пути, я старался превращать для себя в позитив, и я сказал себе – хорошо, если есть какие-то люди, которые не хотят, чтобы я победил, значит, мне во что бы то ни стало надо победить! Это станет бОльшим испытанием, я получу больше кайфа.

Возможно, у меня и паранойя, но несколько знающих экс-игроков сказали мне:

– Я знаю, зачем это сделали.

Я спросил:

– Зачем?

– Они не хотели, чтобы ты выиграл этот чемпионат мира. Это было сделано для того, чтобы попытаться тебя остановить.

Это было сказано после финала, так что им не было смысла меня просто так подначивать.

Я был в восторге от финала. Это был единственный матч во всём турнире, в котором, по моему мнению, я сыграл действительно хорошо. Моя энергия возвратилась ко мне к полуфиналам, и я понял, что у меня есть шанс. Первая сессия финала была хороша – я повёл 2:0, потом он сравнял 2:2, и я подумал – у нас намечается настоящая игра. Потом он повёл 3:2, и впервые за весь турнир я оказался позади. Потом я сделал три действительно классных брейка, два сенчури, повёл 5:3, и подумал – чудно, мы сражаемся по-взрослому! Настоящая потасовка. Я показал, на что я способен, дал знать, что я здесь. Он тоже дал знать, что и он здесь, это была хорошая сессия классного спарринга.

Я никогда не играю по-настоящему хорошо во вторых сессиях финалов в Шеффилде. Во время первой сессии все взбудоражены, это финал, все играют классно, а вторая сессия, в воскресенье вечером, всегда чувствуется, как отходняк – ты не можешь выиграть турнир, но если проведёшь эту сессию плохо, то на следующий день окажешься в затруднительном положении. И конечно же, напряжение давало о себе знать в тот воскресный вечер.

В последнем фрейме в тот вечер я поставил Барри великолепный снукер за чёрный. Если я выигрываю этот фрейм, до утра счёт останется 10:7; если проиграю – 9:8. Я был бы так разочарован, проиграй я его, ведь я действительно хорошо играл в этом фрейме; но каким-то образом дело дошло до цветных. Проиграть было бы больно. К счастью, я выиграл, и ушёл со счётом 10:7, в приподнятом настроении.

Потом, в понедельник, я играл великолепно. После полудня я доминировал, забивал отовсюду. В одном фрейме я отставал на 54, 59 на столе, и я сделал клиренс в 56 очков. Последний красный был очень сложный – дальний удар в нижний угол, и надо было оттянуть биток на синий. Но и после того, как я сделал это, мне пришлось бить дальний жёлтый. Он зашёл, как дети в школу. Бум. Я очутился лицом к лицу с заковыристым зелёным – вдоль нижнего борта, выход с боковым винтом на коричневый. Белый встал просто идеально, и всё было закончено. Прелестно. Этот фрейм вывел меня вперёд 12:8, и это был один из лучших клиренсов, что я когда-либо делал.

Я был доволен своей терпеливостью – забил, сделал пару хороших брейков, потом поставил пару снукеров. Вместо того, чтобы пытаться что-то делать прямо вот уже, я думал – нет, времени хватает, и это придавало мне уверенности. В понедельник пополудни я играл хорошо, и думал – окей, вечером поиграем ещё. Это была проверка моей работы со Стивом Питерсом – я сделал это год назад, так что я знал, что мне это по силам, но смогу ли я сделать это ещё раз? Барри вышел – дальний красный, 130. Потом он взял следующий фрейм одним заходом, и вдруг счёт становится 15:12, и у меня начинается мандраж.

В следующем фрейме он набрал 20 с чем-то, и сыграл трудный красный; судя по тому, как он это делал, он был уверен в ударе, и я не ожидал, что он промажет. Но он промазал. Я услышал рёв толпы – разочарования от болельщиков Барри, и предвкушения от моих – и подумал, ну всё, этот фрейм я должен взять этим подходом. Я набрал очков 70-80, счёт стал 16:12, а потом я выиграл и следующий фрейм большой серией.

Когда счёт был 17:11, мы ушли на перерыв, мне оставалось выиграть один фрейм, но голова у меня была не на своём месте. После финала Скауз Джон напомнил мне, что я ему сказал. Я сказал:

– Какой счёт?

– 17:12, – сказал он.

– Ага, значит, ему надо выиграть 6 фреймов подряд, чтобы победить меня.

Что никак не мог понять Скауз Джон, так это то, что я говорил абсолютно серьёзно – все долгие 17 дней я думал, что недостаточно хорош, чтобы победить. Джон думал, что я издеваюсь, но я и не думал издеваться. Я думал, что у Барри есть все шансы выиграть шесть фреймов. Но получилось так, что я вышел, и закончил матч серией в 77 очков – стильно.

Я поднял кубок над головой – очень мило, большое спасибо, я пятикратный Чемпион Мира, первый, кто защитил титул со времён Стивена Хендри, торжественный момент. Я был действительно счастлив. Я достиг того, что считал невозможным. То, что я пятикратный, я осознал моментально. Когда я писал свою первую книгу, 12 лет назад, я победил на ЧМ всего лишь раз. Два года назад я был трёхкратным чемпионом. Неплохо, но разница между тем, чтобы выиграть этот титул три раза и пять раз колоссальна. Теперь впереди меня только герои моего детства – мне остался один титул до Девиса, и два до Хендри.

В моей памяти отпечатался момент, как маленький Ронни взобрался на стол, прыгал в моих руках, и мы вместе улыбались в камеру. Это не сравнится с прошлым годом, потому что в 2012-м я переживал такие трудные времена на профессиональном и личном фронтах, что думал, уже никогда не удастся мне победить – но это было всё равно прекрасно. У меня есть замечательная фотография, где в одной руке я держу кубок, и маленький Ронни стоит на столе, одной рукой обнимая меня за плечи, а второй тоже держит кубок. Непередаваемо.

В послематчевом интервью я в очередной раз стал причиной мини-скандала. Хэйзел Ирвайн сказала, что по моему виду можно сказать, что мне это далось легко; но что на самом деле происходило за кулисами, и кого я должен благодарить за помощь в этой победе? Я сказал, что не думаю, что смог бы выиграть два мировых титула подряд без помощи Стива Питерса, потому что: “Все меня знают. Я то вверху, то внизу, как труселя шлюхи”. Хэйзел не знала, что сказать. Я даже не уверен, что она знала, что я сказал, – она просто почувствовала, что это не годилось для прайм-тайм ТВ. Аудитория взорвалась смехом. “Я думаю, мы простим ему пролетарский язык”, – сказала она. “Ты не хочешь это перефразировать, или просто продолжим?” Я сказал: “Немного поздновато, Хэйзел, это уже прозвучало в эфире.”

Я думал, что это будет смешно, поскольку знал, что в этот момент Хэйзел будет думать над следующим вопросом, и я подумал – брякну это ей, посмотрю, как она отреагирует. На следующий день она пришла ко мне и сказала: “Это действительно меня шокировало, потому что я думала над следующим вопросом, и вдруг я услышала хохот толпы, и подумала – а что он только что сказал? И мне ведь надо было это как-то разруливать”.

Я также сказал, что планирую принять участие в бОльшем количестве турниров РТС, и сразу же нашлось немало скептиков, которые начали спрашивать, зачем мне эти РТС, если там такие маленькие призовые фонды. Но мне нравится их атмосфера маленького события, к тому же они длятся недолго, и для меня это идеально. В то время как многие турниры длятся от 10-ти дней до двух недель, а чемпионат мира 17 изматывающих дней, эти турнирчики начинаются в пятницу, а в понедельник ты уже дома. Так что ты поддерживаешь форму, не испытываешь особого давления, и не уезжаешь из дому надолго. К тому же, если ты любишь играть, то это главное. Чтобы игра что-то для тебя значила, она не должна быть именно на чемпионате мира. За победу в РТС ты получаешь 20 штук – неплохие деньги, хотя и не такие большие, как на ЧМ – 250 штук. Я понимаю, почему люди думают, что я сошёл с ума, если предпочитаю играть в этих маленьких турнирах, но моя ситуация такова, что я не могу быть в разъездах 12 месяцев в году. Я хочу регулярно видеть Лили и маленького Ронни, но при этом регулярно играть, и я подумал, что для поддержки идеального баланса я могу играть в маленьких турнирах забавы ради. Если будешь играть только ради денег, ни хрена хорошего из этого всё равно не выйдет. Иногда всё, что приносят деньги – это горе.

Прошёл месяц с тех пор, как я выиграл ЧМ, и я чувствую себя хорошо. Я знаю, что я не самый позитивный парень на планете, и я, наверное, всегда буду страдать по той, или иной причине, но я также знаю, что я благословлён. Я благословлён замечательной семьёй и друзьями, прекрасными детьми, хорошим здоровьем, странным снукерным даром, благословлён таким фан-клубом, которого, как я иногда думаю, даже не заслуживаю (спасибо, Ронни). Также у меня есть чудесная девушка, которая привнесла стабильность в мою жизнь. Лайла – актриса, наиболее известная такими ролями, как Эмбер Гейтс в сериале “Жёны футболистов”, и Сахиры Шах в сериале Холби Сити. Также она известна тем, что дошла до полуфинала StrictlyComeDancing в 2009-м году. Она стала фантастическим дополнением к моей жизни. Она всегда поддерживает меня, оказывает на меня успокаивающее действие. И я думаю, что вместе мы – хорошая команда. Она хорошая девушка, у неё доброе сердце. Она улучшила мою жизнь. У неё отличные друзья, и она водит меня по местам, в каких я не был никогда в жизни. Она из мусульманской марокканской семьи, и многие её друзья марокканцы. Большинство из них непьющие. Они просто болтают вместо того, чтобы пить, и есть в них эдакая милая открытость – это марокканский менталитет. Большинство моих друзей такие: “Давай, пойдём туда, пойдём сюда, сделаем это, сделаем то”, и это не для меня. Лайла принесла новый мир в мою жизнь. Как и мне, ей не нравится мир селебрити. Этo одна из наших общих черт. Она умная, практичная девочка, и её не интересует весь это селебрити-мусор.

Я начинаю вливаться в работу в шоу бизнесе, СМИ – готовлюсь к концу своей карьеры, когда бы он ни настал, а может быть, я даже напишу повесть. В данный момент, заканчивая эту книгу, я строю планы нa грядущий год, заплатил за школу, выиграл чемпионат мира, имею немного денег на банковском счету, и ко мне вернулась уверенность в себе. Что касается бега – я вхожу в форму, и снова выгляжу поджарым и подтянутым. Всего через два года, когда мне исполнится 40, я смогу принять участие в забегах Мастерс для ветеранов, и в них я смогу действительно оставить свой след.

В общем, труселя шлюхи снова наверху, и с определённой толикой удачи, там они и останутся.

The End.