Глава 10. Мама и папа, тюремная история
Текст предназначен для ознакомления и не является источником извлечения коммерческой выгоды.
*Перевод с комментариями Alex.
Когда отца арестовали, Ронни был безутешен. Он только добился успеха – стал профи, выиграл 74 матча из 76-ти, и вдруг такой удар. Чтобы справиться со стрессом, он постарался отодвинуть мысли об отце на второй план, и стал вести себя, как взрослый. В его собственном понимании, конечно, примером взрослой жизни у него служили мама и папа, которые проводили большую часть времени, веселясь в клубах, а если и заруливали домой, то обязательно с гостями.
“Я тоже окунулся в этот стиль жизни. Я смотрел на отца, и думал – к такому надо стремиться. Это казалось хорошей жизнью – ему не надо было работать, он прекрасно проводил время, имел кучу друзей. Так что когда его закрыли, я решил пойти по его стопам. Нафиг снукер, я хотел клубиться, как папа, но в результате через пару лет оказался в реабилитационном центре. Я думал, что так и надо жить, другой жизни я не видел, но в глубине души я понимал, что это не моё, даже когда кайфовал. Мой отец наслаждался таким стилем жизни, а я нет.
Иногда я оглядывался на людей вокруг меня, на место, и думал – а что я здесь делаю? Я шёл в туалет, убеждал себя уехать, брал такси и двигал домой, полный ненависти к себе”.
“Я не представлял себе, насколько дисциплинированным надо быть для того, чтобы стать успешным спортсменом, несмотря на все папины усилия. Я думал, что можно вот так страдать фигнёй, и всё равно иметь успешную карьеру, я думал, что все так и делают. В конце концов, я понял, что это ненормально, и никто так не делает. А счастье мне доставляли такие простые вещи, как игра в снукер, пробежки, забежать в китайскую кафешку или съесть кебаб”.
То, что написано дальше, мы знаем – как Ронни, будучи в Таиланде, получил известие об аресте отца, как он не верил, что его всё-таки посадят, но…
“Отец объявил себя невиновным в убийстве Брюса Брайана, водителя истэндского гангстера Чарли Крэя (одного из самых известных на то время гангстеров наряду со своим братом Ронни Крэм, прим. пер). Он не только не признался в убийстве, он отрицал даже то, что пырнул его ножом. Конечно, теперь мы знаем, что он был в том клубе в Челси, и что это он зарезал того парня и атаковал его брата. Он должен был просто поднять руки, сознаться, и я думаю, больше пары лет за непредумышленное убийство ему не дали бы.
Произошло всё как-то так: папа и его приятели спорили о том, кто заплатит счёт (они все хотели заплатить!). Брюс Райан и его брат поняли всё не так. Они решили, что платить вообще никто не хочет, и затеяли скандал. Отец отвёл их в сторонку и попытался объяснить ситуацию, а один из них разбил ему об голову пепельницу. Папа пытался защититься рукой, и пепельница рассекла ему два пальца. Тогда отец вытащил из-за барной стойки нож, дальше вы знаете.
Он сказал мне, что прокурор предлагал ему признать себя виновным в непредумышленном убийстве, но он отказался. Это было глупо, бездумно, он отказался от хорошего совета. Когда ему что-то втемяшивается в голову, он упирается, как баран, он такой упрямый! В то время я не знал, как работает судебная машина, и не осознавал важности принятого им решения. Но потом я увидел людей, чьи преступления были гораздо тяжелее, но они выходили на волю лет через пять. Я спрашивал их – каким образом вы выходите раньше него; а они отвечали – ну, я признал себя виновным, или я принял обвинение в непредумышленном убийстве. Я думал, господи Исусе, он получил 18 лет только за то, что сказал, что его там не было, и он этого не делал, он безумен!”
“Хорошо, хоть в снукере у меня всё получалось. Это давало ему хоть какую-то опору. Порой казалось, что мы отбываем срок вместе, папа часто звонил, спрашивал – чем я занимаюсь, с кем практикуюсь, с кем дружу…”
“Каждый раз, когда я вижу тебя в телике, Рон, для меня это как будто ты пришёл на свиданку”,- говорил он мне. А я думал, если мой снукер – это самое важное, что осталось в его жизни, я не могу прекратить играть, это всё, что у него осталось, всё, чему он рад. Это стало большим мотиватором для меня. Я думал – мой снукер – это его хлеб, средство к существованию, это то, что помогает ему жить. Даже когда он сидел в карцере, отрезанный от всего мира за плохое поведение, он знал: “Ага, сейчас идёт ЮК, мой сын в Престоне, играет”, и для него это как будто я рядом с ним” (в карцере забирают ТВ, газеты, и право на звонки – прим. пер.)
“Папа рассказывал мне про то, как хороша тюрьма. “Там чудесно: кормят три раза, много прогулок, телевизор, газеты – просто фантастика!” Но я знал, что он просто бодрится. Он не хотел быть вдали от семьи, особенно первые 10 лет срока, когда он часто попадал в неприятности за то, что не сдерживал свой язык. Недавно он впервые признался в этом.
“Моя проблема, Ронни, в том, что я просто не мог тянуть этот срок. Не мог с ним согласиться, принять его. Я изрыгал словесный понос на офицеров и начальство, потому что у меня забрали мою жизнь. Я потерял жену, детей, бизнес, свободу. То, что я был так остёр на язык, говорил отнюдь не о моей уверенности в себе, как раз наоборот”. То, что он сказал потом, тронуло меня. Я никогда не думал, что он слушает то, о чём я ему говорю, но то, что он сказал, опровергло моё мнение. “Когда мне осталось 8 или 9 лет, ты пришёл ко мне и сказал: ты должен немного угомониться, всё идёт хорошо. И для меня всё встало на свои места. Я вошёл в колею, ни с кем и ни с чем не боролся, и смог выйти из тюрьмы намного раньше”. (имеется в виду, что он вышел после первого же пароля, что редко кому удаётся. Срок у него был пожизненный, с так называемым первым паролем через 18 лет, т.е. собирается комиссия и решает, готов ли человек к выходу в общество. Обычно решают, что не готов, так, на всякий случай – а тем более с таким сроком и такой статьёй. В следующий раз собираются через год, потом ещё через год, и таких лет может быть очень много. То есть ,ему крупно повезло, но дело не может быть только в везении, поведение его в последние лет 6 должно было быть идеальным, и есть свидетельства того, что именно так он себя и вёл – прим. пер.)
Первые 10 лет отец Ронни был головной болью для охранников и не вылазил из карцера, но потом он остепенился и даже завёл себе в тюрьме небольшой бизнес. Он покупал телефонные карточки у тех, кому некуда было звонить, и перепродавал их нуждающимся. Покупка/продажа не были таковыми в обычном понимании, в тюрьме деньги запрещены, он делал выгодные обмены, карточки стали его валютой. В одной тюрьме его даже называли Председатель Рон, он развернул свой бизнес настолько, что семье даже не приходилось отсылать ему деньги. Однажды его посадили в карцер за то, что он, разговаривая с Ронни, вызвонил 40 карточек подряд, не подпуская никого к телефону. Под конец срока он заработал себе в тюрьме большой авторитет, и не насилием, а мудрыми советами, которые давал новичкам, к нему прислушивались и уважали.
Ронни провёл немало выставочных матчей в тюрьмах, но только не в тех, где сидел его отец – это сочли бы фаворитизмом.
“Я играл выставочный матч с Джимми в Уормвуд Скрабс (тюрьма в западном Лондоне – прим. пер.), мы делали это для одного из друзей Джимми. Все любили Джимми, но я тогда был для них новеньким. Это было страшно. Нас окружало больше сотни заключённых, их было намного больше, чем охранников, и я всё время вспоминал эпизод из фильма “Подонок”, когда Рэй Уинстон ударил того парня в лицо носком с бильярдным шаром внутри. Ситуация была непредсказуемой. Чарльз Бронсон (самый жестокий заключённый Британии, прим. пер.) мог подумать – о, а вот и моя следующая жертва! Я не хотел бы украсить заголовки газет по этой причине.
Но когда я зашёл туда, все закричали “Вперёд, Ронни!” У меня была мощная поддержка в тюремном мире. Я чувствовал, что играл не только за отца, а за всех их.
“Когда ты выиграл ЧМ в первый раз, Рон”, сказал папа, – “они все колотили в двери чем попало”. Когда он сказал мне это, меня проняло. Несмотря на то, что они все сидели в своих камерах, они болели за отца, и за меня. Они чувствовали, что я один из них, “Ронни сделал это для нас”. Он сказал, что все на крыле об этом только и говорили в течение недель, и даже месяцев, да и потом, долгое время моя победа была темой для разговоров”.