Глава 3. Трость
← Глава 2
Виктор Йо был, в буквальном смысле слова, моим ближайшим соседом – он жил в доме через стенку. Нас представили друг другу еще в колясках, когда ему было 12 месяцев, а мне два года. Если бы мама тогда могла предвидеть, в какие истории мы с Виктором и остальными ребятами начнем влипать, когда немного подрастем, думаю, она бы проела отцу всю плешь, но таки заставила бы его переехать отсюда. Честно говоря, в большинство проделок Виктора втягивал я. Я был лидером, а он последователем. По его словам, я был не столько Геком Финном, сколько Артфулом Доджером, а он – доверчивым Оливером Твистом, неспособным отказаться от участия в моих затеях.
Сначала мы с Виктором ходили в начальную школу Хиллбрук. Туда нас водила наша заботливая охрана – в его случае бабушка, с которой он жил, – до тех пор пока не убедились, что мы сами в состоянии позаботиться о себе. После этого мы стали ходить в школу самостоятельно. К восьми или девяти годам я был совершенно неуправляем и отлично преуспевал в искусстве прогулов, подбивая всех остальных присоединяться ко мне. Стоило нам расписаться в классном журнале, и мы сбегали с уроков, отправляясь бродить по улицам.
Когда мне было восемь или девять, мы с моим хорошим другом Колином Приском ввязались в одну небольшую драку возле снукерного клуба «Зан» с ребятами из другой школы. Мы катались по земле – клубок из одних рук, ног, сбитых кулаков, окровавленных носов и содранных коленей – а прохожие обходили нас стороной и недовольно бурчали: «Я позвоню в полицию, если вы не прекратите». Мы и ухом не вели – взрослые постоянно угрожали с нами разобраться, но вряд ли хоть один из них пытался выполнить обещание. Мы с Колином проигрывали драку, и я стал высматривать место, где можно передохнуть, когда послышался топот ног и явилось подкрепление. Не к нам.
К тому времени мы дрались уже на крыльце «Зана», и как раз в этот момент кто-то переступил через нас и зашел внутрь. Из-за дверной створки на мгновение передо мной открылся другой мир – темный, теплый и загадочный, как пещера, я даже представить себе не мог, что такое бывает на самом деле. Не долго думая, я бросился в зал, Колин за мной, и вместе мы метнулись под какой-то снукерный стол.
Вокруг на полу валялись окурки и лежал сигаретный пепел, воздух пах пылью, плесенью, пивом и какой-то табачной сажей. Сверху доносились низкие голоса мужчин, а рядом шаркали ноги в брюках и поцарапанных туфлях. Я слышал звуки ударяющихся шаров, а потом лязг и слабый грохот, как будто гремел гром, когда шар падал в лузу и катился по каналу в паре дюймов от моего лица. Если бы я, как Алиса, упал в кроличью нору в Страну Чудес, она бы выглядела именно так.
Годы спустя люди говорили, что это из-за «Зана» я перестал ходить в школу. На самом деле, я и так редко в нее ходил. Мы знали, что можем переждать в клубе дождь, прокравшись туда под чьим-то пальто или за чьей-нибудь широкой, как дом, спиной. Да, прежде чем я сделал свой первый удар, прошло месяцев девять или даже год, но мне нравилось просто смотреть. Само место очаровало меня задолго до того, как это сделал снукер. Иногда летними вечерами я выбирался из окна гостиной в доме и бежал в «Зан», потому что надо же было куда-то деться – и это было намного лучше, чем пытаться заснуть. Иногда меня жалели и покупали чашку чаю, и я садился в стороне, буквально впитывая в себя все, что творилось вокруг. Телевизор не шел с этим ни в какое сравнение. Здесь была территория настоящих ковбоев – крутых парней, толковавших друг с другом на всякие интересные темы.
Как в любом приграничном городке или Клондайке, в снукерном клубе происходило всякое. Были печальные случаи, когда люди отворачивались от голодных нищих, которые в прошлом были великими игроками. Помню одного парня по имени Боб «Вспышка» – он когда-то учился в закрытой школе, а в свои золотые годы работал моделью – так вот все вокруг него было покрыто тайной. Он ночевал в старом драндулете на улице, на утро появляясь в клубе с зубной щеткой во рту, чтобы вымыться в грязном туалете.
«Ну и как, найдется в этой дыре у кого-нибудь на сырную булочку?», – с шиком растягивал он слова.
Смеялось обычно только несколько человек, остальные не обращали на него внимания. Приведя себя в порядок, он неторопливо уходил. Судя по его худобе, он явно голодал, но в этом сумеречном мире никто не задавал вопросов. На следующей неделе он появился уже в костюме с иголочки и на классной машине. У него на руках был свежий маникюр, а в пальцах зажата пачка наличных сантиметров в пять толщиной. На все попытки выклянчить у него пару монет, он фыркал: «Ты – двуличный ублюдок, на днях ты пожалел мне денег даже на чай».
Хозяина зала звали Тед Заничелли. У этого пожилого человека было золотое сердце, и он очень привязался ко мне. Его сыновья держали магазин по продаже женских журналов – в общем, все были при деле. Еще там был совершенно чокнутый Безумный Ронни Фрайер. Он пугал одним своим видом. Джек Николсон играл гангстера в фильме «Честь Прицци», так там отец учил его тренировать перед зеркалом взгляд, вгоняющий людей в «смертный ужас». В конце концов, он дотренировался до того, что напугал даже отца. Ну, Ронни Фрайер был примерно таким же. Стоило ему заметить ребенка, сидящего на столе, как он подходил и сгонял его. Зан частенько давал ему денег, чтобы у него не портилось настроение, и он уходил, оставляя нас в покое. Однажды кое-что произошло, и приехала полиция с овчаркой. Толстый сержант грозно взглянул на меня: «Я знаю тебя, парень. Ты должен быть в школе».
«Не-а, у нас выходной», – соврал я.
Он огляделся, рассмотрев всех посетителей. «Вы в розыске, – рявкнул он паре пытавшихся слиться с обстановкой человек, а потом вернулся к делу, – Ладно, давайте выкурим этого ублюдка из подвала».
Спустили собаку, и она бросилась вниз по лестнице. Затем раздался ужасный вой, резко перешедший в скулеж, и стало тихо. В подвале прятался Безумный Ронни, и он убил пса. Вот так на горьком опыте я увидел, какие вещи случаются в мире, который я предпочитал школе.
Безумный Ронни плохо кончил. Однажды Большой Джон Нильсен и Терри Мандэй, два игрока, постоянно игравших в «Зан», столкнулись с Ронни на улице и договорились встретиться в клубе, чтобы сыграть один-два матча на деньги. На следующий день Большой Джон ждал его там. Уже перевалило за полдень, и Нильсен лениво гонял шары, когда дверь распахнулась, и на пороге возник Ронни. Его лицо было красным, глаза вращались, а сам он ревел, как Хагар Ужасный*. Было видно, что он на взводе. При его появлении я шмыгнул по стол: он выглядел так, будто мог проглотить меня живьем на месте.
«Е***ь, я убил его!», – заорал он.
Джон уже слышал все это раньше. Он спокойно забил очередной тренировочный красный и спросил: «Ну и кого ты убил?».
«Терри! Я сделал его!»
«Что? Ты действительно его прикончил?» – до Джона стало доходить, что дело обстоит серьезно.
«Да, он ведь раздражал меня, помнишь? – Ронни начал спускаться. – Бедный старый Терри, он был хорошим парнем. Но ему не стоило действовать мне на нервы, правда?»
Получилось так, что по пути в «Зан» Безумный Ронни встретил Терри, между ними мгновенно вспыхнула ссора, и Ронни убил его голыми руками, как ту бедную полицейскую собаку. Конечно, его арестовали, избив при этом. Позже я слышал, что он покончил с собой, отравившись цианидом в тюрьме.
Я начал понимать некоторые вещи, о которых говорил отец. Он выполнял кое-какую работу в Сохо, поэтому порой, ему приходилось встречаться с гангстерами типа Билли Хилла**, перестраивавшего свой клуб. Однажды я слышал, как отец рассказывал маме об одном случае. Он работал на Олд Комптон-стрит субродрядчиком в кулинарии, и вдруг появилась жена Билли, Агги. Через кучу строительного камня она крикнула отцу, который как раз что-то пилил в это время, что у нее есть для него работенка в клубе. Речь шла о клубе Билли «The Modernaires». Билли и Агги были разведены, но Билли виделся с ней каждую субботу, принося с собой большой букет роз.
«Зайди и мы обсудим это за стаканчиком. Как тебе предложение, дорогой?» – подмигнула ему Агги.
«И чтоб мне провалиться, она всего лишь хотела, чтобы я покрасил ей потолок в клубнично-розовый цвет!», – сказал отец маме.
Мама рассмеялась, очищая очередную картофелину. «Забавный цвет для потолка».
«Для ночного клуба он тоже забавный, больше смахивает на спальню проститутки – ну, я не знаю, как она выглядит на самом деле, но ты меня понимаешь». Потом отец добавил: «Я сделаю все, что люди захотят. И белой пятеркой мне воздастся».
Теперь я понимаю. Белая пятерка – большая старая купюра, сейчас уже вышедшая из оборота – была чем-то, что в свои девять лет я никогда не держал в руках. Но из своего убежища под снукерным столом, куда я скромно ускользал при заключении щекотливых сделок, навидался я их достаточно.
Вообще-то, мы были просто детьми, шатающимися по улицам. Наши поступки казались нам дерзкими подвигами, но они не были злыми. Мы ездили без гроша в кармане на экскурсии в Вест-Энд, без билета проникая в автобусы и метро. Мы бывали в игровых залах и ходили в музеи с таким важным видом, словно были их настоящими хозяевами («Вот было бы весело, – бахвалился я, не чувствуя иронии, – столкнуться с нашим классом в музее!»). Мы проказничали в центре города и искали приключений. Я, правда, до сих пор не знаю, что именно мы хотели найти. Нас постоянно выгоняли из залов с игровыми автоматами, и мы сломя голову бежали оттуда, умирая со смеху. Когда мы хотели есть – а хотели мы постоянно, потому что тратили все свои карманные деньги на сигареты – то выискивали в магазине продавца подобродушнее, или, еще лучше, продавщицу (женщины более доверчивы), и рассказывали ей, что мы сироты, сбежавшие из ужасного приюта и не евшие уже два дня – или даже три.
«Ох, бедные детки, – слышали мы и широко улыбались друг другу, когда она доставала для нас пару шоколадных батончиков или мясной пирог в пакете. – Идите в полицейский участок и расскажите обо всем. Может, они найдут вам другой приют. Таким милым детям небезопасно находиться на улице. Ну и срам, настоящий стыд и срам!».
С печальными глазами мы обещали ей то, что она хотела услышать, а потом бежали за угол, где сползали по стене от хохота, а потом делили добычу.
Бесплатный проезд в метро был нашей особой гордостью. Мы изобретали тысячи отчаянных способов преодолеть барьер, а если с нами был новенький, придумывали страшные истории о том, что случится, если его поймают. На самом деле перескакивать через низкие барьеры было до ужаса просто. С верха эскалатора нужно было хорошо разогнаться, набрав скорость, а потом просто перескочить через преграду и мчаться на выход. Но нас переполнял азарт, и «просто» превращалось в «скучно», поэтому мы часто пытались сделать этот процесс труднее и интереснее. Однажды я решил повеселиться по-настоящему, перепрыгнув без рук. Уже в прыжке я заметил темно-синюю униформу и, ударившись ногой о барьер, услышал противный хруст. Я завопил от боли – Виктор сказал, что он никогда не забудет этот крик, разнесшийся эхом по всей станции и дальше по туннелю и заставивший людей обернуться в шоке. Никогда раньше мне не было так больно, но я поднялся на ноги и, наполовину подпрыгивая, наполовину бегом, попытался убраться оттуда. Я не боялся, что меня арестуют – я боялся, что меня поймают, и тогда мама узнает, что я прогуливал школу. Это было в сто раз хуже.
Мы гнали с подземной станции вовсю, не останавливаясь до тех пор, пока в конце дороги я не свалился на асфальт, не в силах терпеть боль дальше. В мой носок, казалось, засунули сбоку мяч для крикета.
«Боже мой, вот это нога!», – эти слова Виктора, произнесенные с искренней гордостью, было последним, что я услышал перед тем, как потерять сознание. Потом Виктор вызвал скорую, и меня отвезли в больницу. У меня оказался страшный перелом, от которого нога так полностью и не восстановилась – но, все равно, я так и не сознался как – или где – это случилось. Когда родители пришли в больницу, я рассказал им одну из своих обычных небылиц.
«Это из-за футбола, мы играли там, с одними ребятами. Я уже обошел всех и бежал к воротам, передо мной оставался только один вратарь. Я уже занес ногу для удара, и тут меня скосили на землю. И следующее, что я помню, как очнулся в скорой и…»
«Тебе не следует играть с мальчиками, которые не умеют играть честно, – мама мигом забыла и думать, что меня надо выбранить за прогулы. – Это позор».
Конечно же, я вернулся к приятелям местным героем – я хромал на загипсованную ногу и изо всех сил опирался на трость, чтобы было заметнее.
К тому времени я перевелся в общеобразовательную школу Эрнест Бевин. Виктор был младше меня на год, поэтому он остался в начальной. Теперь мы виделись только по вечерам и в выходные. Наши отношения менялись, и моя растущая страсть к снукеру играла в этом не последнюю роль. Нельзя было остаться прежним, постоянно убегая в «Зан».
Я помню первый раз, когда я играл в снукер. Это был стол номер девять. Мой брат Мартин – он был постарше и уже работал – время от времени приходил в «Зан» и однажды спросил, хочу ли я взять его кий и пойти туда. Я не мог дождаться! Зеленое сукно притягивало меня, как магнит. Забавная деталь – большинство снукерных залов представляют собой довольно грязные притоны, в которые вы заходите в чистых туфлях, а выходите в таком виде, будто бродили по центру Помпей, но за столами там всегда ухаживают изумительно. Ворс тщательно причесан и, кажется, излучает сияние под светом электрических ламп, словно изумрудно-зеленый ирландский мох. Это настоящий человеческий театр, где каждый ждет своего часа выйти на сцену или просто наблюдает в возбуждении. Когда ты у стола, в океане золотого света, к тебе прикасается магия. С первого момента, как я взял кий в руки и посмотрел на разноцветные шары, это пьянящее чувство захватило меня. И с тех пор не отпускает.
В ту первую неделю, мне кажется, я играл в снукер сотни часов. Я просто приходил домой поспать. Я почти не ел. Мама все ставила и ставила еду передо мной, но я был настолько возбужден, что просто не был голоден. Я был влюблен – в снукер. Сегодня мне даже интересней, потому что я куда опытней и понимаю, что происходит. Сейчас уровень снукера очень высок, игроки лучше тех, что были в прошлом, а ставки просто огромны – все это только подхлестывает меня. Я люблю риск и вызов.
Однако, несмотря на свою новую страсть, я оставался школьником, в душе, по крайней мере, поэтому, когда перед моим 12 днем рождения Мартин спросил, что я хочу – снукерный кий или гоночный велосипед – я выбрал велосипед. Мне следовало бы выбрать кий, потому что, конечно же, не прошло и двух дней, как мой велосипед украли возле снукерного клуба – я как раз занимал у кого-то кий, чтобы поиграть. Вскоре после этого я сломал ногу и стал ходить с тростью. Если бы я чаще ходил в школу, я бы знал, что кий является прямым потомком аристократической трости, которая в году этак в 1730-м считалась неотъемлемым атрибутом высокого общественного положения ее владельца. Очень быстро я догадался использовать вместо кия трость, когда никто не соглашался одалживать мне свой, и научился ею пользоваться довольно-таки прилично. Странно, но что бы я ни брал в руки, я все равно забивал эти шары!
Примерно тогда я и встретил водителя черного кэба Хитрюгу Бога. Он оказал громадное, хотя и в чем-то сомнительное, влияние на мою жизнь. Однажды Боб взял меня в Нисден, в знаменитый клуб Рона Гросса, и туда заглянул Стив Дэвис, который в свои 17 лет уже был довольно известен. В мгновение ока я достал трость и стал быстро и точно забивать шары.
Стив изумленно смотрел, как я сделал сотню. Потом подошел ко мне и засмеялся, а для Стива это уже что-то. «Знаешь, пацан, – сказал он, – ты играешь этой тростью так же хорошо, как некоторые кием. Ты далеко пойдешь».
* Средневековый викинг. Очень популярный персонаж британских комиксов.
**Билли Хилл (Вильямс Чарльз Хилл) – (1911-1984) известный британский гангстер и крупная фигура в криминальном мире. Был наставником и советчиком для близнецов Крэев в начале их уголовной карьеры.